Но он прожил здесь уже четыре дня, и, честно сказать, дом ему не понравился. Отец Селвэй исчез, всю его семью обнаружили убитыми - одного этого было достаточно, чтобы по ночам начали приходить неприятные мысли о смерти. Но и помимо этого, похоже, с домом творилось что-то неладное. Дом испускал - как это любили говорить в шестидесятые? - дурные флюиды.
Это был недружелюбный дом.
Эндрюс взял чашку, перешел с ней в гостиную и, прежде чем устроиться в кресле, немного увеличил громкость проигрывателя, надеясь тем самым заглушить едва слышимые ночные скрипы и потрескивания, испускаемые старым домом. Его преподобие был человеком не робкого десятка, но вступил он в лоно церкви именно потому, что знал, понимал, что такие материи, как добро и зло, - не расплывчатые понятия, выдуманные философами и религиозными мыслителями, а вполне конкретные реальности, можно сказать - факты жизни.
И этот дом был недобрым.
Эндрюс считал себя восприимчивым к "ауре", к ощущениям, к "флюидам". Может, он зря психует по мелочам. Возможно. Но он всегда мог сказать, что по отношению к одним местам и людям у него возникают плохие ощущения, а по отношению к другим - хорошие. Будучи еще студентом колледжа, он путешествовал по Германии и однажды не смог войти в один ресторан. В путеводителе этот ресторан был помечен как популярное среди туристов место, но волна тошноты, страха и отвращения, окатившая его на подходе, оказалась настолько сильной, что он не смог заставить себя войти в здание. Позже он прочитал, что в этом здании были убиты сотни цыган во время первой волны насилия перед началом Второй мировой войны.
Ощущение в доме отца Селвэя было не таким сильным, как перед рестораном, но довольно похожим.
Эндрюс неловко поерзал в кресле. В гостиной был единственный источник света - торшер между креслом и диваном. Вдруг ему показалось, что в комнате, где и без того царил полумрак, резко потемнело. Нет, надо перестать думать о таких вещах. Лучше сосредоточиться на чем-нибудь ином - например, на воскресной службе. Эндрюс взял с маленького столика орехового дерева Библию в черном переплете и открыл на заложенной ранее главе из книги Иова. Краем глаза он заметил какое-то движение и поднял голову. В кухне по-прежнему горел свет, там он ничего не увидел, но в коридоре царил полный мрак. По всему дому свет тоже был выключен.
Из глубины коридора послышались странные легкие шаркающие звуки.
Эндрюс импульсивно вскочил, расплескав чай на страницы лежащей на коленях Библии. И без того тонкая и просвечивающая бумага стала просто прозрачной, из-под текста проступили буквы нескольких страниц, превратив его в нечитаемую черную массу.
Черная масса.
Прекрати, прикрикнул он на себя. Ты взрослый человек, а не ребенок, боящийся темноты. Ты священник, представитель духовенства, человек, за которым - вся сила Церкви и Господа.
Но почему так напряглись мышцы? Почему он так пристально всматривается в темноту коридора, словно хочет увидеть признаки какого-то движения? Почему он так напрягает слух, пытаясь различить инородные звуки за ритмичным кадансом фортепьяно Эррола Гарнера?