Часы мои показывали 16 сентября, когда я загрузил шихту и уголь. Целый день и всю ночь шихта в тиглях спекалась, выделяя обильную пену из шлаков. Получилась стекловидная фритта.

Времени я, впрочем, не терял. Пока варилось стекло, я с кузнецом на пару «сочинял» длинную железную трубку для дутья. Попотеть пришлось изрядно, но трубку я таки сделал и даже деревянный мундштук вставил, чтобы губы не обжечь.

Когда фритта остыла, я ее разбил на куски и лучшие из них – без пены, без пузырей и свилей – уложил в тигель для окончательной варки.

Она заняла всю ночь, а с утра, помолясь неведомым богам, я опустил трубку в тигель, намотал вязкое стекло, отливавшее желтизной, и выдул сосуд. Разрезал, выровнял, дал медленно остыть в отжигательном отделении печи, а к вечеру вынул тепленькое стекло. Оконное!

И довольно-таки прозрачное. Правда, чтобы различить сквозь него человеческое лицо, надо было приблизиться – уже в шаге от окна все расплывалось. Но это все пустяки, главное – светло стало!

Мы прорубили, пропилили проем побольше и вставили две рамы – стекла хватило в обрез. Ничего, еще наварим!

К началу октября, именуемым здесь листопадом, мы сложили еще три печки в пустующих клетях. Клети стояли на одной линии с дружинной избой, так что добавить стен из бревен между ними оказалось несложно – получилось что-то вроде тамбуров, соединяющих вагоны.

Вставили стекла – по одному окну на клеть, протопили печки…

И вышла очень даже приличная казарма, то бишь дружинная изба. Смотришь издали и радуешься – из труб дым идет…

Казалось бы, обычный вид, но на всем пространстве от Ладоги до Киева нету ни единой трубы! Наши – первые.

И пример оказался заразителен – еще в двух дружинных избах стали трубы выводить. Я подрабатывал консультантом…

Про поляну с идолом я и думать забыл – некогда было. Весь день шуршал, как тот электровеник.

Неожиданно богатеть стал. «Стекольный король»!

Однажды, забавы ради, накрутил на стержень стеклянные «глазки», бусины из разноцветного стекла, похожие на карамельки.

А они здесь дорого стоят, и берут их нарасхват. Ими же еще и рассчитываются, как деньгами. Стоят бусины по дирхему за штуку.

Стеклодув из меня, прямо скажем, не ахти, так что стаканов и ваз от меня еще не скоро дождутся, но вот за оконное стекло уже серебром платят. А мне когда этим заниматься? Служба!

Так я деда Бажены заманил. Старый походил вокруг печи, покачал головой, поцокал языком, восхищаясь, и согласился на меня припахивать, получая четверть от прибыли. А я не против!

Тут главное, что дед – звали его Улеб – был как бы своим и ни за что не выдаст тайну стекловарения. Не дурак ведь, понимает, что богатство должно в роду остаться, а у стариков здешних родовые отношения на первом месте.

Так что серебришко у меня завелось, и золотишко перепадало. Я нанял плотников, и они выстроили хороший теплый дом в Новгороде для Бажены и Рады. Меня там всегда привечали, хоть и не каждый день я мог появиться у сестренок. И не каждую ночь оставался. Служба!

За месяц как-то все устаканилось – моя полусотня стала самой резвой и дисциплинированной в дружине. Девки со всего Городища сбегались, когда мы возвращались с учений.