Ой. Ой. Ой-ей-ей.
ОЙ.
Что-то гудело на разные голоса. Низко и утробно, будто ревело целое стадо быков.
- Ой, твою мать, - щекастая шатенка сидела, поджав колени к груди, и смотрела вокруг остановившимися глазами. Легкий теплый ветер трепал ее волосы.
Было темно. Нет, не полная темнота. Просто такой сумрак, словно при плохой погоде. Пасмурно.
- Эй. Эй! Прошу прощения, ты живой?!
Я посмотрел куда-то сквозь ветки кустов. Не, вы не поверите, но эта клумба не то что уцелела - с нее ни листика не сорвало.
А вот фонарный столб рядом с ней - вывернуло из асфальта с корнем.
В клумбе, прямо среди веток, полусидела долговязая девушка с длинным лошадиным лицом. Покрытым грязью и царапинами.
- Я тебя знаю, - сказал я ей отрешенно. - Ты из Мурманска. Нас знакомили в аэропорту. Тебя зовут Катя.
- Надо же, - отозвалась та. Ее голос звучал как-то уж чересчур спокойно. - А я думала, Маша.
Я посмотрел мимо МашиКати, мимо высокой пятиэтажки, мимо автомобилей - расхреначенных в хлам и вполне себе целых.
Посмотрел в аквамариновую пропасть. Чуть поднял голову... хотел. Что-то мягко и ласково пихнуло в затылок, будто невесомой подушкой, не давая нормально выпрявить шею. Я как-то извернулся, покосился на церковь.
Ну, эту штуку за площадью. В форме штопора. Который еще так прикольно растянули и обмотали вокруг площади.
Знаете выражение "мир встал с ног на голову"?
Так вот, я ответственно вам заявляю - это вообще фигня.
Куда хуже, когда мир опрокинули, согнули напополам и закрутили в кулечек.
Город скрутился невозможной, невообразимой апельсиновой коркой - и небо смялось с ним вместе.
И позеленело.
Дома запрокинулись, а еще - вытянулись вверх и далеко вбок. Как будто их из пластилина делали. Асфальт выгнулся горбом. А подальше - вообще встал склоном. Все, на что я смотрел - скатывалось в бездонную зеленовато-синюю пустоту.
По которой мирно плыли немногочисленные серые тучки.
И прямо впереди в зеленом небе - диск.
Такой ярко-красный, будто угли для шашлыка. И от него все тоже становилось таким красно-бурым.
Мир смялся, изогнулся и еще накренился на девяносто градусов. А мы сидели на крохотном уступчике в самой его середке.
Я повернулся на бок. К щекастой. На этот раз вроде ничего не мешало.
Щекастая заговорила.
Наш школьный сантехник Иван Иннокентьич был из тех, кто матом не ругался - а разговаривал.
Здесь он бы сначала записывал особенно выдающиеся обороты. Потом - покраснел. А потом - сделал бы вид, что не знает таких выражений и тех, кто их употребляет.
Между нами и церковью крутилась пыль.
Даже нет. Не крутилась. Слова не подберу.
Знаете, как начинает кипеть вода, если миска до краев засыпана зерном? Самого кипения не видно, просто зерно посередке, оно так подскакивает. Вот и пыль так же.
У краев - лежала смирно. Немножко так подергивалась. По центру - бурлила густым облаком, будто кашу помешивали, и все время взлетала вбок.
Ну да. Взлетала вбок. Потому что сама площадь изгибалась в этом месте.
В пыли блестели стекляшки, ветки, колеса, камни от бордюрчиков... что-то еще, но тут я решил не приглядываться. Вокруг валялись ... а может, стояли? - прижимались к булыжникам машины. Смятые, будто ими в футбол гоняли. У одной колесо до сих пор крутилось.