- Я разделяю вашу точку зрения, Владимир Оскарович, хотя на сердце все равно тяжело. Но ведь мы имели возможность отодвинуть красных чуточку подальше, хотя бы до Новониколаевска, или, в худшем случае, отодвинув их за щегловские проходы…

- Вряд ли! Резервов, кроме 2-й стрелковой бригады Камбалина, у нас нет. Все держится на живую нитку, в Забайкалье и Приамурье разгул партизанщины. Идти дальше вперед, на Омск, и тогда, и сейчас категорически нельзя! Стоит армии перейти Енисей – от Минусинска сразу получим удар в спину от партизан, которым наплевать по большому счету на любую власть! А так пусть красные их сейчас попытаются угомонить, а мы всячески будем раздувать пламя восстаний, которые полыхнут, как только повсеместно введут продразверстку. А ее неизбежно распространят на все занятые Красной армией территории – в Сибири стоит необмолоченный хлеб, а в России голодают целые губернии…

Сахаров заметил мучительную гримасу, что на одно мгновение застыла на лице главнокомандующего. Только в эту секунду сам осознал, какую тяжелейшую ношу взвалил на себя еще относительно молодой человек, его ровесник, много раз не только глядевший в глаза смерти, но и переживший ее в «Ледяном походе». Если раньше Вячеслав Константинович часто считал себя несправедливо «обойденным», особенно со снятием с должности главкома по наущению братьев Пепеляевых, то сейчас это представлялось благодеянием. Ведь армию возглавил Каппель, который смог превратить поражение в победу – а иначе назвать Красноярское перемирие с большевиками было нельзя, даже если оно станет лишь отсрочкой неминуемого летнего вторжения. А что таковое состоится летом, сам Сахаров не сомневался – он видел взгляды красного командарма Эйхе, которые тот бросал время от времени на него самого и Вологодского во время переговоров. Так, наверное, сытый удав смотрит на несчастного кролика, пока не в силах его сожрать, потому что требуется немного подождать, пока проглоченная прежде жертва хорошо переварится в ненасытной утробе.

- Большевики ведь сознательно такое вершат – хлебная монополия позволяет им держать народ в узде политической пропаганды и натравливать его на богатые хлебом территории. Нисколько не удивлюсь, если завтра в московских газетах напишут, что сибирские кулаки хотят костлявой рукою голода задушить молодую советскую власть. Никто из голодающих даже не подумает, где эта Сибирь, и почему сибиряки виноваты в том, что в России, в ее черноземной полосе совершенно не стало хлеба?!

Владимир Оскарович усмехнулся и машинально смял мундштук папиросы. Чиркнул спичкой, закурил, о чем-то серьезно задумался – напряженное прежде лицо обмякло. А Сахарову на память пришло довольное лицо Пепеляева, но не министра, а генерал-лейтенанта, когда тот принимал от него командование 1-м Сибирским корпусом. Как тогда ему было обидно до глубины души – сколотить из усталых и изможденных солдат части, с первых побед над 30-й красной дивизией «товарища» Лапина снова вдохнуть в них веру в успешный исход войны. И наступать с войсками на Красноярск, дойти до Енисея и заключить там мир с большевиками – кто сказал бы ему об этом раньше, он бы сам не поверил. И тем горше оказалось отстранение от командования корпусом, непонятное и обидное вдвойне, посчитал тогда, что главком Каппель, как прежде адмирал Колчак, попал под влияние братьев Пепеляевых. Хорошо, что ошибся в своих предположениях, наоборот, Владимир Оскарович направил его в Забайкалье командующим 2-м Сибирским корпусом. А врагов там оказалось еще больше – кроме красных партизан таковым оказался вознесенный на гребень мутной революционной волной атаман Семенов, ощутивший себя местным властелином и державшийся исключительно на штыках японских интервентов.