Прямо напротив скинхеда встала здоровенная псина-овчарка с мутными, словно подернутыми туманом глазами. Зарычала.
— А ты? — спросил Иван.
В его калаше патронов тоже не осталось.
— У тебя свои дела, у меня свои. Иди к своей невесте. Иди, я догоню. — Уберфюрер поднял свободную руку, прощаясь. — Счастливо там.
Собака наконец решилась и прыгнула. Убер махнул рукой…
Шмяк. Визг.
Уберфюрер, держа гранату, как биту, в два прыжка оказался рядом с упавшей собакой, размахнулся. Н-на! Опустил гранату. Еще раз поднял. Н-на.
Он бил методично, с оттягом. Поднялся, забрызганный кровью.
Вздохнул полной грудью.
Наверху дышалось хорошо. Просто замечательно дышалось.
— Человек — вершина эволюции! — крикнул Убер. — Что, сволочи, не знали? От Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей… человек проходит как хозяин… — красный скинхед шагал размашисто, свободно. — Необъятной родины своей…
За спиной гулкие шаги и — клекот зараженного воздуха, вырывающегося из зловонных легких.
Убер замер. Наклонил голову. Какая все-таки интересная штука жизнь.
Только ты успеешь решить, что ты и есть вершина пищевой цепочки, как появляются желающие это оспорить.
Уберфюрер повернулся и пошел на тварь, с окровавленной гранатой на длинной ручке — эркагэшка, противотанковая. Сейчас будет веселье.
— Ты, сука, — сказал он, накручивая себя. — Ты, сука, даже не понял, с кем связался. Ну, давай! Давай, сука! Ты, блин, со скинами связался, понял?!
Серая морда медленно выдохнула. Медленно повернулась.
— Мне тебя даже жаль, — сказал Убер. — Честно.
Глава 20
Кровавая свадьба
Стук катков дрезины. Тарахтение мотора. Через мгновение из тумана выступил серый город.
Питер.
Земля холодной воды.
И холодной земли.
Холодной земли.
Холодной земли.
— Вы продолжаете утверждать, что были на Ленинградской атомной станции?
Слепящий свет бил в заклеенные прозрачной пленкой веки. Иван замотал головой, но уйти от этого света было некуда.
— Да.
— Вы утверждаете, что на поверхности возможна жизнь? — продолжал тот же голос. Свет бил и бил. Иван задергался. Веревки не пускали. Нет, не веревки. Тоже скотч.
Иван дернулся. Мокрые руки скользили. Бесполезно, скотч растянуть нельзя, это не веревка.
Какая прекрасная вещь эта клейкая лента, да?
— Нет.
— Но на ЛАЭС есть люди?
«Но все-таки он мой сын». Федор Бахметьев.
— Да.
Через несколько дней Иван на вопрос: «Вы были на ЛАЭС?» — ответил «нет», и его выпустили.
Даже выдали документы, одежду и патронов на первое время.
Иван стоял на платформе и не знал, что делать дальше. Вокруг стучали механизмы и ходили люди. Пахло горячим металлом. Техноложка, понял он.
— Ваня? — окликнули его сзади. — Как вы?
Иван повернулся. Перед ним был профессор Водяник — собственной персоной.
Проф отвел его к себе в каморку и накормил.
— Теперь рассказывайте, — велел он.
Иван пожал плечами и рассказал ему все. Просто факты. Как, кто, когда и за что.
— Время такое, — сказал Проф задумчиво, услышав про смерть Красина. — Мы сами себя делаем. Только в метро аспирант-недоучка может назваться профессором, доктором наук, светилом науки — и ему верят.