Просто кяфиры были сильнее. Никто этого не признавал, за это отрезали бы голову, но кяфиры были сильнее. У них было больше всего – денег, оружия, техники. В халифате так и не удалось наладить массовое производство такого простого автомата, как «АК», – оружие делали всякие кустари, продавали задорого, после сотни выстрелов оно начинало давать осечки. А у кяфиров есть все, чем одарил их шайтан…

И потому все больше моджахедов получали шахаду, все больше залимов убеждались в слабости халифата и переходили на сторону кяфиров, сами выходили из ислама и становились кяфирами. И как только в их руках оказывалось хорошее оружие – так они переставали бояться Аллаха Всевышнего…

И все это внушало воинам Аллаха неверие, злобу и тоску…

– Из машины! – заорал кто-то.

Они метнулись через борта, профессионально разбежались по сторонам и залегли.

– Не стрелять!

У них не было средств ПВО, а пулемет – не лучшее средство.

Через ущелье с тихим, гудящим шумом проскочили один за другим четыре скоростных вертолета. Они были черными как вороны, быстрыми и смертоносными.

И они летали уже днем…

Вертолеты ушли, и их звук растворился в тишине ущелья, где редко можно было услышать гул моторов. Моджахеды напряженно вслушивались в тишину, пытаясь понять, действительно ли эти вертолеты улетели, или один или два из них разворачиваются, чтобы обстрелять их ракетами?

– Алла… Алла…. – раздавалось причитание в тихом и густом воздухе ущелья.

Сулейман, как командир, пошел посмотреть.

Это был Адам. Один из тех, кто прошел с ними, бывший раб. Он бил кулаками по земле и пытался грызть ее. Остальные стояли, не зная, что делать – и одной ракеты было бы достаточно для того, чтобы покончить с ними со всеми…

– Что встали? – грубо спросил Сулейман. – По машинам!

Сам он перевернул Адама, прижал его к земле. Тот хватал воздух разбитым ртом, все лицо его было в какой-то грязи.

– Брат…

– Аллах… Аллах…

– Брат, это я, Сулейман…

– Аллах…

– Брат, успокойся. Аллах с нами…

И тогда Адам вдруг перестал дергаться и горько сказал, отплевываясь какой-то грязью:

– Нет, брат. Аллах не с нами. Аллах забыл про нас. Аллах наказывает нас. Если это не так, почему вокруг все так мерзко… мерзко…

И Сулейман не нашелся что ему ответить…

Наманган встретил их привычной суетой, висящим над городом смогом от костров, людской толчеей. По-прежнему на склонах гор ютились мазанки беженцев, по-прежнему гудел базар, где продавалось все, от лепешки до несовершеннолетнего ребенка для утех…

Сулейману надо было узнать, там ли амир Ильяс, где он был до того, по-прежнему ли он готовит юных моджахедов и не изменилось ли чего. А единственным местом, где можно было узнать новости, был базар. Потому Сулейман остановил машины у базара и приказал выставить вокруг них оцепление.

Сам он пошел на базар. Еще два года назад он был никем, неизвестный бача. Сейчас он был моджахедом, угодным Аллаху воином. Отросшая, уже взрослая борода, китайский камуфляж, хорошие ботинки, плейт-кэрриер, тоже китайский – это и разгрузка, и бронежилет разом. Снайперская винтовка Драгунова за спиной, трофейный турецкий «Кольт» в кобуре, еще один пистолет, небольшой, турецкий, названия которого он не знал, – в кармане, под руку, стилет в специальном чехле в ботинке. Он был львом Аллаха, воином джихада, и большинство из тех, кто толокся в отравленной дымом и стяжательством атмосфере базара, по иману и близко рядом с ним не стоял.