К тому же Кидо был вполне нейтрален к политической ситуации, когда после так называемого высказывания Мураямы[9] в стране вспыхнула дискуссия на корейскую тему и исторический ревизионизм.
Только после Великого восточно-японского землетрясения, когда он стал размышлять о массовых убийствах корейцев в Йокогаме, Кидо впервые понял, что значит, когда на тебя смотрят как на корейца, и эта мысль вызвала в нем неприятные чувства.
А вслед за тем, словно подстегивая в нем эти чувства, в СМИ появились сообщения о росте японского национализма и ксенофобских ультраправых демонстрациях, спровоцированных посещением президента Ли Мён Бака спорных территорий — группы островов Такэсима, которые на Корейском полуострове называют Токто. Кидо был вынужден признать, что в стране, где он живет, есть люди, с которыми он не хотел бы встречаться, и места, которые он не хотел бы посещать. Подобные чувства вряд ли разделяли все люди, все граждане этой страны.
После этого старый университетский приятель впервые за много лет связался с Кидо, вероятно из добрых побуждений, и сообщил, что фотография Кидо из одного его школьного альбома была размещена в интернете с подписью: «Дзайнити стал адвокатом в Японии».
Пройдя по ссылке, Кидо увидел, что подозреваемый в деле о нападении и грабеже, которое он когда-то вел, еще до женитьбы, и уже благополучно о нем забыл, тоже кореец-дзайнити. Он и написал о нем, исказив все факты.
Кидо не столько ранило, сколько ошарашило такое количество дискриминационных высказываний, гротескных и устаревших. Будучи сам дзайнити, он прежде такого никогда не слышал. А когда он увидел свое имя и школьную фотографию с подписью «Шпион и агент разведки», он не мог оставаться спокойным. На сайте даже было написано, что он женат и у него есть ребенок. Кидо так рассердился, что рука на мышке стала дрожать и будто энергия стала уходить из его тела, словно ничто больше не поддерживало его существование. В эту прореху ворвалось нечто холодное, грязное и неприятное, и ему казалось, что он больше не сможет от этого освободиться. В тот момент он впервые почувствовал, что его переживания могут принимать такое жидкое состояние, втекая и вытекая из него.
Никогда Кидо не рассказывал об этом жене. Он понимал, что поговорить стоит, но не хотел и не мог этого сделать. Не только Каори, но и ее мать, ярая поклонница корейских сериалов, с беспокойством следили за хейт-спичами, распространившимися в последнее время.
Прежде он отмахивался от подобного, и даже если приходилось сталкиваться, то принимал все за какую-то ошибку, но теперь стал чувствителен в отношении предубеждений окружающих и дискриминации, и эта восприимчивость выматывала.
Что касается Северной Кореи, он, как и многие другие, критиковал авторитарный режим, а похищения японских граждан[10] вызывали искреннюю жалость к жертвам и их семьям. Он хорошо понимал, что это влияет на жизнь корейской общины в Японии и оставляет незаживающие до сих пор раны, хотя и смотрел на все словно бы издалека. Он сердился на то, что правительство Японии ничего не предпринимает, чтобы урегулировать вопрос.