Квартира Чижевских покоряла своим уютом, она казалась подобием райского уголка, оброненного каким-то чудом с небес на прибрежную сопку. Две комнаты со вкусом обставлены стильной мебелью, под потолком хрустальная люстра, на полу ковры. Впрочем, сколько Егор помнил Эдуарда, тот всегда умел жить с адмиральским размахом, рискуя вызвать к себе если не зависть, то хотя бы удивление. Даже Лерочка представлялась в этих стенах дорогим, шикарным украшением, сошедшим с красовавшейся в углу разнаряженной ёлки.

В длинном вечернем платье, благоухая тонкими духами, она с любезной улыбкой державной царицы встречала гостей в прихожей. Даже всегда сдержанный и строгий Колбенев, не устояв против её чар, отважился поцеловать протянутую ему руку. Егору тоже ничего не оставалось, как последовать примеру друга.

Оба дружно поздравили обворожительную хозяйку "с наступающим", извинились, что посмели явиться без цветов, - где же их в такую пору достанешь, - и проследовали в комнату. Там все были заняты делом. Женщины деловито сервировали стол, мужчины, сбившись в кружок, вели разговоры знакомые лица одноклассников, все друзья с курсантских лет.

Среди гостей оказался и Кузьма Обрезков. Он что-то мудрил с радиолой, копаясь в ней длинной отвёрткой. Ему помогал Шурка Шелаботин, всё такой же маленький и вихрастый, каким запомнился Егору ещё по нахимовскому училищу. Они приветливо помахали друг другу рукой, потом обнялись.

С появлением Непрядова и Колбенева минёр Давид Имедашвили завёл речь о закончившихся учениях. Снова начали перебирать в памяти возможные варианты прорыва через рубеж противолодочной обороны. Оказалось, что Давид Шалвович намеревался предложить свой оригинальный способ, который мог бы оказаться не хуже непрядовского. Чижевский слушал и ухмылялся, лениво позёвывая в кулак, давая всем понять, как наскучили ему разные пересуды на служебную тему. Среди форменных тужурок однокашников он выделялся своим элегантным чёрным смокингом. Его широкий и волевой подбородок подпирала большая атласная "бабочка". И Егору подумалось, что в цивильном Эдуард всё же неотразим.

Радиоприёмник настроили на московскую волну. В перерывах между фокстротами и вальсами восторженно журчал приятный голос дикторши и сыпал остротами именитый конферансье. Приближался временной рубеж, который морякам далеко не всегда доводилось встречать дома. Непрядов знал, что для многих и сегодня этот рубеж будет отмечен всего лишь короткой записью в ходовом журнале. Им же всем, собравшимся в уютной квартирке, на этот раз просто повезло. Они будут пить шампанское, разговаривать, танцевать и... втайне надеяться на новогоднее чудо, без которого скучно на земле жить.

Вот и куранты ударили. В комнате погас свет, игривыми лампочками вспыхнула большая, под самый потолок, ёлка. Шибанули в потолок пробки, и в чарующем перезвоне ожил хрусталь бокалов.

Егор невольно подумал о Кате. В письме она сообщала, что Новый год по традиции будут отмечать всей труппой на манеже, как и тот раз, когда он приезжал за ней в Приволжский, чтобы увезти в Укромовку. "Как она там? шевельнулась тревога. - О чём думает и с кем говорит?.. Кто рядом с ней сидит за столиком?.." Тень беспричинной ревности колыхнулась неведомо к кому и зачем. За столом лишь он да Колбенев сидели без подруг, вероятно, вызывая к себе сочувствие, если не жалость. На берегу - не то что в море, в новогоднюю ночь особенно нелегко без любимой.