Он лукаво улыбнулся и спросил:

– Простите, Клим Пантелеевич, но раз уж достопочтенный Гияс ад-Дин Абу-ль-Фатх Омар ибн Ибрахим Хайям Нишапури упомянул «тайну», то и я хотел бы приподнять чадру над одним мучающим меня с самого утра вопросом, если вы, конечно, не возражаете?

– Пожалуйста, Митрофан Тимофеевич.

– Благодарю. Так вот доктор Любомудров, как вы недавно изволили заметить, ошибся, приняв вас за раненого моряка, который оказался на греческом судне десяток лет назад. Однако в то же время, если помните, консул Казвинской сатрапии господин Красноцветов дал понять, что ходили слухи о вашем убийстве. И, по его словам, это случилось тоже лет десять назад (правда, вы его поправили и уточнили, что с тех пор минуло девять лет и три месяца), так?

– Допустим.

– Вот мне и кажется, что Любомудров сегодня не обознался…

Ардашев неторопливо доел мороженое, промокнул губы белоснежным платком и негромко изрек:

– Вероятно, я вас разочарую, если отвечу все той же строкой: «И донеслось в ответ: «…увы…увы…увы!..»

Драгоман вздохнул и уставился в потолок. На его лице остался отпечаток неудовольствия. Он молчал.

Когда с угощениями было покончено, затрезвонил дверной колокольчик и на пороге появилась дама в элегантной голубой шляпке, из-под которой выбивались темные локоны. Впрочем, примечателен был не столько дорогой и модный наряд – длинное, небесно-голубое платье с оборками, сколько она сама. Статная брюнетка поражала правильными чертами лица. В ее внешности не было ни малейшего изъяна: брови, словно два натянутых лука, увеличивали и без того большие глаза с длинными ресницами, а прямой, аккуратный, будто вылепленный античным скульптором нос придавал лицу черты нежной строгости; полные, точно лепестки распустившейся розы, губы невольно притягивали внимание. Ей, кажется, было не более двадцати пяти лет.

За красавицей следовал английский офицер. Главным в его облике были нафабренные, торчащие в стороны густые усы. Они уже давно вышли из моды, но еще оставались популярными у отставных военных, цирковых силачей, ну и, конечно же, у Вильгельма II. Мужчина внимательно осмотрел кафе. Очевидно, он был ревнивцем и ненавидел всю мужскую часть Персии, которая, не стесняясь, рассматривала его спутницу. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, поскольку для многих иранцев женское лицо так же волнительно, как для тверского крестьянина ножки танцовщицы во французском кабаре. Остановив взгляд на драгомане, незнакомец приветливо кивнул. Дама улыбнулась уголками губ и лишь махнула ресницами. Вежливым поклоном ответил им и Байков. Повернувшись к Ардашеву, он прошептал трепетно:

– Не правда ли, она прекрасна?

– Спешу согласиться.

– Я буду себя чувствовать крайне неловко, если не представлю вас. Не возражаете?

– Напротив. К тому же мы и так собирались уходить.

Первым к чужому столику приблизился Байков. Почтительно раскланявшись, он трепетно поцеловал даме ручку и затем проговорил на французском длинную тираду:

– Позвольте познакомить вас с моим соотечественником. Его зовут Клим Ардашев. Он дипломат и прибыл из Петербурга совсем недавно.