– Я вот тут прочитал, что мы уже сожгли четверть пороховых запасов. Один бог знает, сколько турки под стенами простоят, однако, если порох у нас совсем кончится, нам не уцелеть. Приказываю поменьше стрелять на дальние расстояния, пушкам же вообще палить только картечью, не более чем на сто сажен, лучше на семьдесят пять.

– Дык ясно. Чаво яво, порох, зазря палить.

– Понятно.

– Побережемо.

К удивлению Аркадия, никто возражать приказу не стал и не пытался напомнить, что приказ на обстрел гиреевского лагеря из пушек дал сам наказной атаман войска. Больше ценных указаний Москаль-чародей давать не решился и отправил атаманов по местам – руководить обороной отдельных частей крепости.

Ждать предутреннего времени или хотя бы глубокой ночи враги не стали. Только стемнело, двинулись на штурм. Впрочем, при укрытом облаками, пусть и не такими плотными, как в предыдущие дни, небе даже самым зоркоглазым удалось высмотреть приближение турок к валам далеко не сразу. Посему экономия пороха от прекращения пальбы вдаль произошла естественным образом – различить отдельные фигуры идущих на приступ можно стало метров за двести, да и то не все, а только мулл в белых чалмах, они опять шли в первых рядах.

Их-то и начали, прежде всего, отстреливать обороняющиеся из ружей, для пушек пока целей видно не было. И тут же получили обратку. Среди наступавших то здесь, то там вспыхивали огоньки ответных выстрелов. Янычары, как и казаки, являлись исключением из уровня обученности воинов тех лет, и те и другие умели стрелять ночью. Правда, в этом бою условия для перестрелки сложились уж очень неравными. Казаки палили, будучи частично укрыты, попасть им можно в голову или самый верх торса, причем вели огонь они с упора, а янычарам пришлось отстреливаться стоя в открытом поле, не имея опоры.

Солидным бонусом для обороняющихся стало очень заметное преимущество в высоте – валы и бастионы построили на холмах, попадать в противника наверху куда труднее, чем если он расположился внизу. Подойдя к валам, турки автоматически лишались возможности отстреливаться, при подъеме ствола у них слетал порох с затравочной полки. Но так близко врагов подпускать никто не собирался, ставка изначально делалась на преимущество в огневой мощи.

По мере приближения неприятелей к валам их могло заметить все большее число казаков, частота стрельбы резко выросла, как и количество пораженных пулями турок. Вскоре наступающие дошли до минного поля, практически одновременно пушкари смогли выглядеть (или посчитать, что выглядели – адреналин в крови требовал действий) достаточно плотные для картечи ряды врагов. Грохот на поле боя усилился и разнообразился. Громко бахали мины, щедро рассылая вокруг щебень, коротко бомкали пушки, практически непрерывно пухкали с обеих сторон ружья, кричали – от ярости или боли – сражающиеся.

Аркадий удалил из каземата всех стрелков, накуренный атаманами дым успел выветриться, оставив после себя, впрочем, густой аромат, однако хорошо рассмотреть происходящее не мог. По закону подлости опять закрывшие небо тучи и сносимый ветром дым от стрельбы подветренных бастионов не позволяли рассмотреть толком ничего.