Во второй половине октября я начал выползать из госпиталя наружу, кое-как сходил с помощью моего костыля, сооружённого когда-то Гриней, с низкого крыльца во дворик и смотрел на осеннее небо, на соседний переулок и кусочек парка. Силы начали потихоньку возвращаться, но нога была ещё не совсем способна к ходьбе. Через дворик ходили туда-сюда посетители, доктора и сёстры милосердия, привозили на телегах раненых. Стоял, пока не начинал подмерзать, в моём пиджаке уже было холодновато, а шинели у меня не было, так же как и вещмешка. Только и оставалось из имущества, что браунинг да фляжка. Фуражка и та осталась на том злополучном поле.

В один из таких прохладных дней я проковылял с крылечка и занял своё любимое место, откуда хорошо была видна часть парка с ещё имевшими желтовато-зелёную листву деревьями. Скученность в госпитале, теснота и многолюдность заставляла ценить подобные минуты отдыха. Входная дверь в очередной раз привычно хлопнула и затем послышался молодой, чем-то знакомый голос. Я обернулся и увидел двоих красноармейцев, вышедших из госпиталя и проходивших мимо. Говоривший повернулся в мою сторону, встретился взглядом со мной и замер.

— Ляксандр Владимирови-и-ич!.. — заорал парень так, что птицы взлетели с ближайших деревьев, и подскочил ко мне обниматься.

— Петруха!.. Здоров, бык!.. С ног собьёшь!.. — радостно просипел я, после чего был аккуратно выпущен и установлен на место.

— Как же вы так-то, Ляксандр Владимирович? — спросил парень, поглядывая на мой костыль. — А мы вас ждали-ждали, не дождались, а нас на фронт отправили. Воевали мы там знатно! "Льюис" ваш у меня, я наловчился им у-ух! — восторженно рассказывал Петруха. — По гроб жизни вам признателен за науку, Ляксандр Владимирович. Один раз как-то было, что ежели б не пулемёт, не стоять мне на этом месте…

— Ну, владей, мастер. Теперь он твой по праву, — шутливо похвалил я парня. — Как вы там? И сюда каким судьбами?

— Ранетых наших мы привезли, — Петруха оглянулся на скромно стоявшего второго красноармейца, возрастом ещё моложе Петрухи. — Вон с Макаркой вдвоём на двух подводах. Это мой второй номер, — с гордостью произнёс Петруха. — У нас теперича своя пулемётная команда в полку. У меня "льюис", ещё "шош" есть. "Максима" вот не дают, и добыть не сложилось, — посокрушался он. — А сейчас мы на отдых отведены. Самую тяжесть казаков отбили, полегче на фронте теперича. А вы-то как?

— Ранен я был в Москве при обезвреживании контрреволюции, — расплывчато объяснил я, — вот и к вам не успел. А как подлечили, приехал, меня в чужой полк сразу направили. И на фронт. Там опять ранили, вот месяц без малого в госпитале валяюсь. Ходить вот начал…

— Я нашим-то обскажу, что вы нашлись, вот обрадуются, — улыбаясь сказал Петруха. — ну, не скучайте, Ляксандр Владимирович, мы ещё будем заходить, в Царицыне мы нынче. Пора нам уже. Набирайтесь здоровья!

— И вам не хворать, — не в силах сдержать улыбку, ответил я.

Петруха с напарником ушли, а у меня с лица долго не сходила улыбка. Знакомцы нашлись, почти земляки. Не один, вроде как, теперь.