— Чего ты веселишься, Одран? — спросил Том, но от его серьезной физиономии меня еще больше разбирало. — По-твоему, это смешно? Когда девка издевается надо мной, священником?

— Они же молодые, Том. — Выпивка определенно подействовала, одарив меня чудесным настроением. — Из вредности перечат старшим. Юнцы к этому склонны.

— Я сам молодой, Одран.

— Да какой ты молодой!

— Мне двадцать пять!

— Мы — другое дело. У нас иная жизнь. Такие всегда будут моложе нас.

От ярости Том просто задыхался.

— Я не понимаю, зачем они вообще решили венчаться, если уж такие современные, — наконец проговорил он. — Таинство превращается в фарс.

— Ты им это сказал?

— Сказал, но им в одно ухо влетело, в другое вылетело. Теперь они женаты. И предохраняются резинками, я знаю точно, мне аптекарь сказал.

— Ты расспрашивал…

— Эту парочку надо упечь в тюрьму. — Том побагровел. — Я натравлю на них полицию. И аптекаря надо посадить. Всех в кутузку! — гаркнул он.

— Успокойся, пожалуйста. — Я похлопал по столу. — На нас смотрят.

— Да ну их! Том отвернулся, его буквально трясло от злости.

— Зачем ты мне это рассказал? — после долгого молчания спросил я.

— Чтоб ты знал, что, пока ты гулял по Риму и развлекался, я общался с таким вот народом, и это несправедливо, мне бы тоже хотелось очутиться в Риме. Я тебя не виню, Одран, но в одном эта сука Роза О’Нил права: дублинцы все себе захапали, ни крохи не оставив другим.

— По крайней мере, теперь ты получил большой приход. — Я надеялся этим угомонить Тома, ибо вовсе не хотел все выходные выслушивать его жалобы на жизнь. — Поди, рад, что распрощался с Литримом?

Том помрачнел.

— При мне не поминай Литрим. Сволочное место.

Так мы и сделали. Литрим не поминали. Вообще-то прошло больше двадцати пяти лет, прежде чем мы снова о нем заговорили, но к тому времени было уже слишком поздно.

Мне было шестнадцать, когда в двух домах от нас обосновалась семья англичан, заставив половину Брэмор-роуд изнемогать в неодобрительном любопытстве. Конечно, новоселы всегда порождают сплетни. Пару лет назад улица яростно обсуждала шестидесятилетнего немца — где был и чем занимался во время войны. Он служил охранником в концлагере, утверждали одни; нет, говорили другие, он участвовал в заговоре против Гитлера и после провального покушения бежал в Швейцарию. Однако особая нелюбовь приберегалась для англичан. Стоит допустить сюда одну семью, как следом хлынет поток других, а мы и без того потратили немало сил, чтобы вытурить британцев из Ирландии.

Прошел слух, что в семействе новых заморских соседей двое детей. Вдовец мистер Гроув имел двенадцатилетнего сына Колина, который, бедолага, однажды отважился сообщить мне, что мечтает стать балетным танцовщиком. У разведенки Ребекки Саммерс, сожительницы мистера Гроува, была семнадцатилетняя дочь Кэтрин, которая вечно ходила в короткой юбке и кедах и соблазнительно сосала леденец на палочке. По чести, не такая уж красавица, она обладала этакой опасной аурой, сулившей беду, стоит ей в нужное время оказаться в нужных руках, и меня это волновало даже больше, чем маму.