В самом Дебальцево их было пять тысяч. Нас, без подразделений поддержки, — порядка 1300 человек: атакующий кулак из 680 бойцов армии Донецкой Народной Республики плюс 200 человек выставил луганский корпус и прибыло 400 казаков Козицына.
По количеству танков они превосходили нас в пять раз. У нас на всё Дебальцево было задействовано четыре танка. Изначально было шесть, но один сломался по дороге, а второй танк, из Луганска, в Дебальцево заходить не стал: луганские никогда не штурмовали города, а у нас уже был опыт штурма Ясиноватой, Шахтёрска: когда танковые подразделения использовались как в прежние времена пушки. Подкатили пушку, бах в окно, и сразу назад — «сорокопятка» же небольшая. Так же и танк: подъехал, лупанул — пока пехота поддержала, чтоб его не спалили — и отъехал.
— Ты, как командир, можешь рационально объяснить, как вы, при таком численном перевесе украинской армии, взяли Дебальцево?
— Нет слова «невозможно». Нет его! Мы воюем на своей земле. Дома и стены помогают. Поддержка местных жителей в Дебальцево была колоссальная. Местные рассказывали, где сидят «вэсэушники», показывали дома́ — потому что «вэсэушники» входили в дома и квартиры, где эти люди жили. И местные указывали на свои окна и говорили: «Бейте туда! Бейте!». Мы говорили: «Это ж твой дом!». А нам в ответ: «Да чёрт с ним!». Можно рассказывать массу сказок, басен и баек по поводу личной подготовки бойца, по поводу подготовки и слаженности подразделений и всего остального. Здесь, как и в любой драке: их может быть двое, но в тебе просыпается такая дикая злость, что ты идёшь рвать: просто рвать, а не победить по очкам, по количеству синяков. Вот когда ты перед собой видишь не противника, а — жертву, то всё по-другому получается. Если люди боевой кураж поймали — всё иначе… Ну ты представь, глава республики вторым номером АГС[13] работает.
— Когда Батю бойцы увидели — охренели, — добавил кто-то из охраны главы. — «Вы Захарченко?» — «Да», — говорит. Сразу крику: «Захарченко здесь!»…
— Когда ярость появляется… — тут же продолжил Захарченко, и мне показалось, что он это сделал только затем, чтоб перебить своего бойца.
— …с той стороны это чувствуют? — довершил я.
— Да, на каких-то флюидах человек понимает, что он уже не боец, он — жертва. Что бы он ни делал — он загнанный зверь, его обложили.
— Ты как-то сказал, что в Дебальцево сломили дух украинской армии.
— Да, шла борьба за дух.
О ранении Захарченко мы договаривали уже в другой раз: при бойцах мне не хотелось; мы завершили эту тему за кружкой чая.
15 февраля должно было начаться выполнение первого условия договорённостей Минска-2 — о прекращении огня; но всем было не до этого: 16-го ополченцы вошли в Дебальцево и начали зачистку.
Киев надеялся за счёт этих договорённостей уцепиться за Дебальцево, и не отдать; но кто б им позволил.
Три ночи — с 14-го на 15-е, с 15-го на 16-е и с 16-го на 17-е — Захарченко и его окружение почти не спали: по часу-полтора в сутки.
— Если думаешь, — говорит Захарченко, — что подобные операции — результат безукоризненно спланированных действий, то… ерунда это. Все планы начинают срываться в первые же минуты. Связь вся полетела, вокруг — настоящий хаос. Единственный выход — выполняешь боевую задачу несмотря ни на что. Атаки, контратаки, зачистки… Калейдоскоп!