Широкий порожек дома отдавал спине дневное тепло. Здесь всегда было удобно зелень мельчить для сушки. Руки и ноги налились тяжестью. Лохматый, догадливый и надежный, сейчас творил совсем лишнее. Даша пыталась прервать цепочку бесконечных поцелуев, но уж очень дыхания не хватало. Что же он делает, дурак?
— Ох!
Лохматый двигался мягко и одновременно тяжело. Губы его то не отпускали рот Даши, то обжигали поцелуями щеку и шею. Пальцы девушки вцепились в мягкую кожу жилета. Отпихивать поздно. Вообще, уже все делать поздно. Тяжело под мужчиной, руки слабеют. Даше хотелось жалобно застонать, но губы были заняты поцелуями.
Лохматый содрогался, как от боли. И обнимал до боли. Потом задышал, как от боли, осторожно сполз рядом, завозился со штанами.
— Ты зачем? — пробормотала Даша, глядя вверх на звезды. Половину неба закрывала стена и крыша дома. На второй половине сверкал и раскачивался миллиард равнодушных звезд. — Ты зачем это сделал, Лохматый?
— Ты же не возражала, — придушенно прошептал парень.
— Я же пьяная. Идиот. Воспользовался как… как… животное.
— Я не пользовался, — упрямо прошептал Лохматый.
— Дурак ты. Как все. — Даша заплакала. — Уходи.
Костяк засопел:
— Уйду. Сама ты… Эх, разве поймешь вас, кровь благородную. Ты же сама… A-а, ну тупой я, тупой…
Лохматый взлетел на забор и вмиг исчез.
Даша еще немного посидела на порожке, поплакала и пошла спать. Эле дышала ровно. Выздоровеет. От одеяла пахло сушеными грушами. Решетку с новой, порезанной для сушки, порцией Даша пристроила под крышей над самой койкой. Заворачиваясь в одеяло, девушка в последний раз всхлипнула и прислушалась к себе — ничего особенно не болело. Предрассудки. Вот и стала женщиной. На пороге, как шалава последняя. Можно сказать, под забором — что там, до него два шага. Обидно, но завтра с утра за водой все равно нужно идти. Встать пораньше…
Лохматый не приходил. Дня через четыре Эле поинтересовалась:
— А что ворюга не заглядывает? За городом шныряет где-то?
— Наверное, — неохотно сказала Даша. — У них сейчас дел много.
— Угу, — согласилась хозяйка. — Что случилось-то?
— Я откуда знаю? Я же здесь вожусь. Вчера только в бани вышла ненадолго. Там мне про Лохматого никто не докладывает.
Эле согласно кивнула и задумчиво сидела на кровати, пока Даша не прошла мимо. Рывок за подол кинул легкую девушку на кровать. Эле обняла ее за шею здоровой рукой, слегка стиснула.
— Я, Даша-Аша, конечно, сейчас хилая и с камнем на руке. Меня, конечно, можно и не слушаться. Я, может, и не оправлюсь никогда. Но пока я языком ворочаю, будь любезна со мной как с нормальной разговаривать. Понятно?
— Понятно. Я же ничего… — пискнула Даша, сдавленная за шею.
— Говорю — не ври, — пояснила хозяйка.
— Я и не думала, — обиженно сказала Даша. — Я тебе больше курицу варить не буду, а то в ней калорий так много, что ты мне шею открутишь.
— Нет, слаба я еще, — с сожалением призналась Эле.
— Как сказать, — пробормотала девушка и осторожно попыталась высвободиться. Эле ее отпустила, но придержала за руку, заставляя сидеть рядом.
— Говори давай. Я тебя вдвое старше. В матери гожусь. Мне все говорить можно. Если и наору, переживешь.