– Неужели это возможно? – горько запричитал Куглер. – Моя Москва! Я не мыслю себя вне этого города. Неужели даже моя искренность не спасет?

– Честно говоря, пока мы даже ее следов не обнаружили, – заметил Гуров. – Мы с коллегой под искренностью понимаем чистосердечное признание. Разговоры вокруг да около нас мало вдохновляют.

– Я понял! – горячо сказал Куглер. – Я готов. Я все расскажу – чистосердечно. Но прошу учесть – меня втянул Дарькин. Это страшный, можно сказать, демонический человек!

– Вполне допускаю, – согласился Гуров. – Но как вы познакомились с этим демоном?

– Одно время я занимался бортовыми компьютерами для дорогих автомобилей, – объяснил Куглер. – Дарькин тоже интересовался этим. Был такой магазин-салон для продвинутых автомобилистов. Теперь он прогорел. Вот там мы с Дарькиным и познакомились. Ему очень хотелось иметь навороченную спортивную тачку, но были проблемы с финансами. У меня были те же проблемы. На этой почве мы и сошлись.

– Да, почва исключительно благодатная для проходимцев, – заметил Крячко. – На другой они и не сходятся. Ни разу еще не видел жуликов, сошедшихся на почве любви к Чайковскому, например.

Куглер терпеливо выслушал язвительное замечание и не сказал ни слова в ответ. Сделав почтительную паузу, он продолжил рассказ и в самых жалобных тонах описал историю своего падения. Он не скрывал своего участия в ограблении, но больше упирал на то, что был связан по рукам и ногам злодеями-автогонщиками, в которых уже давно ничего человеческого не осталось и которые убивают не задумываясь – так, как другие сигарету выкуривают.

Надо отдать ему должное, состав банды он выложил полностью, в соответствии с показаниями Сизова. Обошел только кавказскую тему, ни разу не упомянув ни кафе "Арарат", ни грузина Нодара. Возможно, он действительно ничего об этом не знал, а возможно, просто не хотел говорить. Гуров решил пока не касаться этой темы.

Когда речь шла о других, Куглер проявлял завидную принципиальность. В его изложении подельники представали законченными мерзавцами, исчадиями ада, заслуживающими самой суровой кары. Куглер выражал надежду, что кара сия их не минует, и сказал, что будет этому очень рад. В отношении собственной персоны он был куда более снисходителен и предлагал считать его в большей степени жертвой, чем преступником. В конце концов это Гурову надоело, и он перебил Куглера:

– Давайте пока отложим в сторону лирику. Ваш вклад в преступление оценит суд. Лучше расскажите, что вы знаете о Дарькине. У нас есть информация, что он уехал из Москвы. Вы что-нибудь слышали об этом? Когда вы видели его в последний раз?

Куглер впервые крепко задумался. Гуров видел, что ему очень не хочется отвечать на этот вопрос. Но наконец он решился.

– Он был у меня два дня назад, – сказал Куглер. – Просил денег. Сказал, что намерен на несколько дней уехать. Будто есть где-то в Белоруссии человек, который может купить "Глаз Будды". Имя он не называл. Но сказал, что через неделю обязательно вернется и сразу даст мне знать.

– Почему именно вам?

– Дарькин сказал, что я практически один не засвечен. А ему некуда податься. Он уверял, что через неделю милиция будет знать о нем все. Я должен был найти ему укрытие, а дальше он решит, что делать. Если бриллиант удастся продать, он обещал забрать меня за границу. С большими деньгами это возможно.