Что же мы имеем в совокупности? С одной стороны, несомненно влияние отца: боль из-за отторжения и постоянной критики, страх не оправдать ожиданий, необходимость после ранней смерти Рандольфа как отомстить за него, так и превзойти его. С другой стороны, была мать – друг мой, что за женщина! Дженни играла ключевую роль, она подталкивала Черчилля и помогала ему, в конце концов, его слава была отчасти и ее славой. Можно лишь гадать, насколько побуждало безрассудную храбрость и героизм Черчилля в Малаканде понимание того, что его мать, возможно, переспала с Биндоном Бладом, чтобы он там очутился.
Был и общий исторический контекст, в котором он появился на свет. Когда родился Черчилль, Британия не только находилась на пике славы, но его поколение также осознавало, что понадобятся сверхчеловеческие усилия и энергия для защиты империи. Одно лишь это напряжение позволило викторианцам стать в какой-то мере более крупными личностями по сравнению с нами, словно они были созданы с бо́льшим масштабом.
«Они были тверже, жестче нас, – говорит Сомс. – Заметьте, что мой дедушка всегда настаивал, чтобы кто-нибудь ухаживал за ним, где бы он ни был».
Была также естественная самовлюбленность, разделяемая в большей или меньшей степени всеми человеческими существами, и стремление завоевать авторитет и уважение. Мне всегда казалось, что у Черчилля в голове был секретный силлогизм:
Британия = величайшая империя на Земле.
Черчилль = величайший человек в Британской империи.
Следовательно,
Черчилль = величайший человек на Земле.
Эндрю Робертс говорит, что это верно, но слишком скромно. Правильным будет силлогизм:
Британия = величайшая империя, которую когда-либо видел мир.
Черчилль = величайший человек в Британской империи.
Следовательно,
Черчилль = величайший человек в истории мира.
В некотором смысле это не грешит против истины, но все же несправедливо по отношению к Черчиллю. Да, он обладал титаническим эго, но оно умерялось его юмором, иронией, глубокой человечностью, пониманием других людей и симпатией к ним, приверженностью к общественному служению и верой в демократическое право британцев прогнать его – что они и делали – на выборах. Вспомните о его мгновенном прощении избирателей как в Данди в 1922 г., так и после унижения 1945 г.
Вот что я имею в виду под величием его сердца. Перед тем как уйти, Сомс рассказывает мне последнюю историю, показывающую сентиментальность и благородство Черчилля.
Как-то вечером во время войны одна уборщица, работавшая в Министерстве обороны, собралась идти домой. Когда она шла к автобусу, то заметила что-то в канаве. Это была папка, перевязанная розовой ленточкой, с надписью «совершенно секретно».
Женщина быстро подняла ее из лужи, спрятала под плащом и принесла домой. Дома она показала находку сыну, и он сразу понял, что это ужасно важно и секретно. Не открывая папку, он тотчас отправился в Министерство обороны.
Когда он добрался туда, было очень поздно и все уже ушли – охранники на входе довольно грубо пообщались с этим молодым парнем. Они говорили ему просто оставить папку, а утром с ней кто-нибудь разберется. Но он отвечал «нет» и отказывался уходить, пока не придет кто-нибудь из высшего офицерского состава.