— Три арбалета, вот как? — ничего не выражающим тоном переспросил Скит.
Он увидел, как в город входят последние части Тотсгема, и, засунув в рот два пальца, издал пронзительный свист — сигнал собственному отряду, что можно входить.
— На стены! — крикнул он, когда эллекин двинулся вперед. — На стены!
Заботой арьергарда было занять укрепления павшего города.
— Половина долбаных ублюдков так и не протрезвели, — проворчал Скит, — так что оставайся при мне, Том.
Большинство стрелков Скита выполнили свою обязанность и взобрались по каменным ступеням на городские стены, но некоторые ускользнули в поисках добычи и выпивки. Скит с Томасом и полудюжиной стрелков прочесывал город в поисках этих прохвостов, чтобы загнать их обратно на стены. Два десятка латников Тотсгема делали примерно то же — вытаскивали солдат из таверн и заставляли загружать повозки, укрытые в городе от эллекина. Особенно Тотсгем нуждался в провианте для своего гарнизона, и его самые верные латники прилагали все усилия, чтобы удержать английских солдат от выпивки, женщин и прочего, что могло отвлечь от грабежа и замедлить погрузку.
Городской гарнизон, проснувшись, попытался оказать отпор, но солдаты спохватились слишком поздно. Теперь их тела лежали на залитых лунным светом улицах. Однако в западной части города, у причалов на реке Легер, бой еще продолжался, и Скита привлек шум, раздававшийся оттуда. Большинство солдат не обращали внимания на этот шум, горя желанием повышибать двери в домах и пограбить склады. Но Скит знал, что нельзя считать себя в безопасности, пока не перебиты все защитники города.
Томас пошел за ним и увидел нескольких латников Тотсгема, только что вывернувших из узкой улочки.
— Там какой-то бешеный ублюдок, — сказал один из них Скиту, — и с ним дюжина арбалетчиков.
Бешеный ублюдок со своими арбалетчиками уже перебил часть англичан — там, где улица резко сворачивала к реке, лежали тела с красными крестами.
— Выжечь их, — предложил один из латников.
— Нет, пока не осмотрим здания, — сказал Скит и послал двух своих стрелков принести штурмовую лестницу.
Когда ее принесли, он приставил лестницу к стене ближайшего дома и уставился на Томаса, который, ухмыльнувшись, полез вверх и взобрался на крутую соломенную крышу. Сломанное ребро болело, но он перебрался через конек, снял с плеча лук и наложил стрелу на тетиву. Отбрасывая длинную тень, он прошел по соломенному скату крыши. Она обрывалась как раз там, где притаились враги, и потому, прежде чем добраться до края, Томас натянул во всю силу лук и сделал два шага вперед.
Враги увидели его, и дюжина арбалетов дернулась вверх. Светловолосый человек с обнаженным мечом в руке тоже поднял голову. Томас узнал его. Это был мессир Жоффрей де Пон-Блан, и Томас заколебался: он восхищался этим человеком. Но тут первая арбалетная стрела просвистела так близко от его лица, что он ощутил ветерок на щеке, и тогда он выстрелил сам, понимая, что его стрела летит прямо в раскрытый рот мессира Жоффрея. Впрочем, Томас не видел, куда она попала: когда на других арбалетах зазвенели тетивы и к луне взлетели новые стрелы, он шагнул назад.