— Наждачной бумагой, — повторяет Малин. — О боже!

— Он действительно выглядел ужасно, — вспоминает Биргитта. — Лицо как кровавая маска.

Напротив входа в школьную столовую висят плакаты, призывающие дружить со всеми и никого не оставлять в одиночестве. «Любой человек уникален!»

«Утопия, — думает Малин. — Покажи горло, и кто-нибудь обязательно вонзит в него клыки».

Может, Йерри Петерссон с Фредриком Фогельшё всего лишь показали горло?

Бойся выглядеть слабаком!

На одном из плакатов изображена группа школьников; на нем поодаль, в углу, стоит одинокая девушка. В верхнем углу плаката призыв: «Всем нужны друзья. Ты можешь стать ее другом!»

Снаружи дождь прекратился, и Малин направляется к автомобилю.

Она вспоминает Андерса Дальстрёма и то, что говорила ей Стина Экстрём о нем и о своем сыне: Андерс, похоже, был одинок, а Андреас его опекал, он единственный дружил с ним.

Дальстрём навещал Ясмин, хотя совсем не знал ее.

Малин вспоминает анонимный звонок, о котором говорил Даниэль. Мужской голос.

Наконец, «Повелитель мух». Почему именно это, Андерс? Книга о детской жестокости…

Малин вставляет ключ в дверцу автомобиля, а через двадцать минут сидит в «бумажном Аиде» вместе с Харри, Юханом Якобссоном, Ловисой Сегерберг, Вальдемаром Экенбергом и Свеном Шёманом. Перед ними прозрачная пластиковая папка, внутри которой лежит письмо. Конверт подписан от руки черным карандашом. Почерк разобрать трудно.

«Я все знаю об аварии, — вот что написано в том письме. — Пришло время заплатить. Скоро я свяжусь с тобой. Жди».

— Итак, Йерри Петерссона шантажировали, — говорит Свен. — Но кто?

— Юнас Карлссон? — предполагает Вальдемар.

— Не исключено, — отвечает Харри. — Но у него алиби на время убийства. Нам надо сверить почерк, и потом, на письме должны быть отпечатки пальцев. Кто еще мог знать, что в ту ночь машину вел Петерссон? Ведь если верить Юнасу Карлссону, он никому не рассказывал об этом.

— Но Юнас Карлссон пьет, и сам в этом признался. Не проболтался ли он спьяну? — ухмыляясь, подает идею Вальдемар, и Малин принимает его усмешку на свой счет.

— Йохен Гольдман, — говорит она, — вот кто еще знал. Ведь он любит рассылать анонимные письма. Может, и он нуждался в деньгах. Что мы, собственно говоря, знаем о его финансах? Так ли он богат на самом деле, как о нем говорят?

— Фогельшё, — подает идею Ловиса. — Может, таким образом они хотели заставить Петерссона уехать?

— Да! — вспоминает Свен. — Я получил распечатку телефонных разговоров семьи Фогельшё. Ничего интересного. Ни одного звонка Йерри Петерссону или от него. Я вообще не думаю, что это письмо написал кто-нибудь из них, это не в их стиле.

— Но ведь кто-то звонил Петерссону из автомата возле «Икеа», — напоминает Малин. — Что это был за звонок?

Она снова вспоминает анонима, о котором говорил Даниэль Хёгфельдт. Тот тоже звонил с неизвестного номера. Из автомата? Вряд ли удастся установить, не запросив распечатку телефонных разговоров Хёгфельдта. Последнее практически невозможно, если учесть, что он журналист.

— Пошлем письмо в лабораторию, — говорит Свен. — Может, там что-нибудь найдут. Подождем, что скажут криминалисты. К допросам перейдем, когда у нас будет что-то конкретное.