Миракулюс будто ждал ночи, чтобы предстать во всем великолепии. То с одного, то с другого конца острова били в небо фейерверки, затейливые, не хуже китайских. Прошла карнавальная процессия, направляясь куда-то к сверкающим стенам Хрустального Дворца. Завязалась было под окнами пьяная ссора, но откуда-то прибежали крепкие, хорошие одетые парни и вежливо растащили подгулявших гостей.

– Бдят, – вздохнула Хелен. – Нет, я не представляю, как Маркус мог здесь хоть сутки продержаться. Как вообще мог попасть в Миракулюс! Ясное дело, в Стражу только тупые идут, но не слепцы ведь…

Я кивнул. Казалось мне, что разгадка рядом, и проста до чрезвычайности. Стражники… слепцы… тупые… Как мог их обмануть мальчишка, не привыкший в общем-то убегать и прятаться?

В дверь тихонько постучали. Мы переглянулись, я набросил куртку, во внутреннем кармане которой был пулевик, и открыл.

Слуга.

– Шампанского больше не надо, – сообщил я.

– Простите за беспокойство, – всем своим видом тот демонстрировал полное понимание ситуации – парочка аристократов уединилась с вином любви, а их беспокоят… – Прошу прощения… к вам посетители.

Хелен удовлетворенно хмыкнула.

– Кто?

– Две женщины. Говорят, что графиня Хелен их ждет.

– Монашки? – полюбопытствовал я.

– Что? – Слуга замялся. – Нет… не знаю…

В его взгляде вдруг мелькнуло понимание ситуации. Правда, ложное…

– Пусть проходят. – Я прикрыл дверь, не потрудившись ее запереть, уменьшил свет. Вернулся к Хелен, и мы не сговариваясь уселись подальше от окна и газовой лампы, так, чтобы вошедшие нас сразу не увидели. Я достал пулевик, положил на колени.

– Справишься? – поинтересовалась летунья.

– Раньше справлялся. Целься да нажимай…

– А заряды еще есть?

– Должны быть.

Минуту мы просидели молча, потом за дверью послышались шаги.

– Сейчас все станет ясным, – негромко сказала Хелен. Она была на взводе, и я заметил, что правая рука ее замерла в том жесте, которым обычно тянутся в Холод.

Что там еще у тебя припрятано, кроме мирного запала, Хелен?

Дверь открылась, и в наш номер вошли двое. Мелькнуло на миг любопытное лицо слуги, но перед его носом дверь захлопнули.

– Проходите, дамы, – негромко сказала Хелен, привлекая их внимание.

Одной женщине было за тридцать, а может быть, и под сорок. Такой тип лица, что трудно возраст понять, в молодости они не блещут, зато потом свое берут. Незнакомая, в чем-то красивая… и при том характеристика юного актера была абсолютно точной. Лицо скучное, постное, отрешенное. Даже у ученых женщин такое редко встретишь. И одежда под стать – монашеское темное платье до пят, плат на голове, поверх еще клобук. Ни сумочки, ни зонта, ни иной мелочи, которой женщины так любят руки занимать.

Руки, кстати, красивые. Не измученные тяжелой работой.

А вторая была совсем юная девушка, на которой такое же мрачное платье сидело как на корове седло, и лицо под надвинутым на глаза платком было знакомое до жути…

– Одиннадцать проклятых! – завопил я, вскакивая и роняя пулевик. – Марк!

Хелен нервно засмеялась, начала:

– Опомнись, граф…

И затихла, когда переодетый в женское Марк охотно стянул платок. Лицо-то безусое, нежное, а вот волосы короткие, выдают.