— А разве вы этого не знали? Где Жорж Анри?
— У меня дома, с моей женой.
— В Мене?
И она улыбнулась, вспомнив, как приняла Мегрэ за садовника, когда вошла к ним в сад через маленькую зеленую калитку.
— Нет, в Париже, в нашей квартире на Вогезской площади.
— Он знает?
— Перед тем как уехать сюда, я поставил его в известность.
— Что он сказал?
— Ничего. Он спокоен.
— Бедный мальчуган! Удивляюсь, откуда у него взялось мужество все это скрывать… Вы не находите забавным, что женщина в моем возрасте окажется в тюрьме? Впрочем, эти господа очень учтивы. Вначале они даже не хотели мне верить. Думали, что я взяла на себя чужую вину. Еще немного, и они могли бы потребовать доказательство.
Все произошло гак, как было задумано. Я не знаю точно, который был час. Револьвер лежал у меня в сумке.
Я пошла туда. В комнате Малика на втором этаже горел свет. Я позвонила. Он спросил из окна, что мне угодно.
«Поговорить с тобой», — ответила я.
Я уверена, что он испугался. Он просил меня прийти завтра, уверял, что плохо себя чувствует, что его мучает невралгия.
«Если ты сейчас не спустишься, — крикнула я, — я тебя посажу!» Наконец он спустился в пижаме и халате.
— Вы его видели?
— Нет еще.
«Пойдем к тебе в кабинет. Где твоя жена?» «Она уже легла. Думаю, что спит».
«Тем лучше».
«Вы уверены, мама, что мы не можем отложить этот разговор до завтра?» И знаете, что я ему ответила:
«Это тебе ничего не даст, не беспокойся. Часом раньше или часом позже…» Он догадывался… Похолодел, как щука. Я всегда говорила, что он похож на щуку, но надо мной смеялись.
Он открыл дверь своего кабинета и сказал мне:
«Садитесь!» «Не стоит».
Понимал ли он, что я собираюсь сделать? Я уверена, что да. По крайней мере он бросил взгляд на ящик письменного стола, где обычно лежит его револьвер. Дай я ему время, бьюсь об заклад, он стал бы защищаться и, конечно, выстрелил бы первым.
«Послушай, Малик, — продолжала я, — я знаю обо всех мерзостях, которые ты наделал. Роже погиб. Роже — это сын Кампуа, твоя дочь погибла, твой сын…» Услышав слова «твоя дочь», Мегрэ выпучил глаза. Только сейчас он все понял и смотрел на старуху с изумлением, даже не пытаясь его скрыть.
«Так вот. Раз уж так получилось, что из создавшегося положения нет другого выхода и ни у кого не хватает мужества довести все до конца, придется это взять на себя старой бабушке. Прощай, Малик!» И, произнеся это последнее слово, я выстрелила. Он стоял в трех шагах от меня. Он поднес руки к животу, так как я прицелилась слишком низко. Я еще два раза нажала на курок.
Он упал, а Лоране вбежала в комнату как безумная.
«Вот так, — сказала я ей. — Теперь мы можем спокойно дышать».
Бедная Лоране! Думаю, и для нее это было лучшим выходом.
«Если хочешь, позови врача, но, по-моему, это уже бесполезно, — продолжала я. — Он мертв. А если бы был еще жив, я прикончила бы его пулей в голову. Советую тебе провести остаток ночи у нас. Слуг звать бесполезно».
И мы обе ушли. Эме выбежала нам навстречу, а Шарль, стоя на пороге, злобно глядел на нас.
«Что ты сделала, мама? Почему Лоране здесь?..» Я обо всем рассказала Эме. Она боялась такого исхода после нашего последнего разговора в моей комнате. Она боялась, что этим кончится. Шарль не осмеливался открыть рта. Он шел за нами, как большой пес.