– Что ты с нами сделать хочешь? – взвизгнул Череп.

Балякин уже не мог выговорить ничего членораздельного, он только трясся и стучал зубами. Глаза его закатились, а лицо было совершенно белым.

– Сейчас увидишь, – сказал Колыма, наклоняясь над Черепом.

Он сделал на одном из концов бечевки скользящую петлю и накинул ее на мужское достоинство Черепа, захватив и член, и мошонку, стянул, обмотал еще три раза и завязал надежный узел.

– Сучара! Нет! Убей по-нормальному! – Череп наконец все понял. – Пожалей!

– А ты Дашу пожалел? – подняв глаза, спросил Колыма. – Нет? Ну так и я тебя жалеть не буду.

После этого Колыма произвел со вторым концом бечевки и Балякиным те же самые операции и шагнул в сторону. Теперь все было готово. Блатной хотел было что-то сказать, но вдруг понял – не стоит. Время говорить прошло, настало время действовать.

Он поднял бензопилу, завел ее и одним движением перехватил удерживающий березу в согнутом состоянии трос у самого вездехода. Дерево взметнулось вверх, а над просекой раздался дикий, полный жуткой боли крик, вернее, два крика, слившиеся в один. Детородные органы обоих сук взлетели в воздух.

Колыма выключил пилу. Стало неожиданно тихо – только скрипела, покачиваясь туда-сюда, береза. И Череп, и Балякин больше не издавали ни звука – оба были мертвы, погибли от болевого шока.

Колыма, даже не посмотрев в их сторону, забросил бензопилу в вездеход, отвязал остаток троса и залез в кабину. Через несколько секунд вездеход тронулся с места.

Колыма знал, что пройдет совсем немного времени, и оставшиеся прибитыми к бревнам обезображенные тела съедят звери и исклюют птицы. А то, с чем не справятся они, докончат муравьи и прочие насекомые. Кости зарастут травой, и уже через год ничто не будет напоминать о том, что здесь случилось. Пожалуй, только по оставшемуся висеть на березе обрывку троса можно будет найти это место. Впрочем, кому может понадобиться это место искать?

Колыма задумчиво покачал головой. Он слышал, что по какой-то психологической теории преступника обязательно должно тянуть на место преступления. Что ж, может, теория и не врала. Но вот только он себя преступником не чувствовал. Он был уверен, что поступил правильно, справедливо. Как еще можно поступать с отморозками, беспредельщиками? Только так, и никак иначе. Добро должно быть с кулаками, – Колыма не помнил, чьи эти слова, но был согласен с ними на сто процентов. Он ни о чем не жалел.