– Затес на дереве. Притом этого года, если я еще в таких вещах разбираться не разучился.

– Ну-ка... Правда! Обидно даже! Я-то думал, что здесь людей не было как минимум лет десять. Места-то глухие.

– Значит, были. Может, тут и поселок какой рядом есть.

– Вряд ли. Кто дорогу к поселку затесами отмечает? Зимовье скорее.

– Слушай! Так это же здорово, если зимовье. Переночуем по-нормальному!

– Неженка ты, Толян, – шутливо отозвался худой. – Зимовье, оно потому так и называется, что для зимы строится. А сейчас еще осень только началась! В такое время года на свежем воздухе спать положено!

– Ладно тебе! У самого глаза разгорелись, я же вижу!

– У меня они не потому разгорелись, что я хочу в тепле поспать, а потому, что незнакомое зимовье – это всегда интересно. Я такие в жизни всего раза два находил.

– Ну так пойдем по затесам. Я посплю в тепле, а ты любопытство удовлетворишь. А на ночь можешь выйти на свежий воздух.

– Обязательно, – хмыкнул худой. – Ладно, пошли, а то скоро совсем стемнеет, затесов не увидим.

И они пошли по затесам. Через десять минут впереди показался маленький домик.

– Избушка, избушка, повернись к лесу передом... – начал чернобородый Илья Муромец.

– Тише! – одернул его второй. – Не надо! Здесь тайга, лучше так не шутить.

– А что?

– А то. Возьмет и повернется, – голос худого звучал вполне серьезно.

– Шутишь, Женя? – с едва уловимой неуверенностью в голосе спросил чернобородый.

– Может, и шучу. А может, и не совсем. Сказки-то, они не на пустом месте появляются. А здесь, в тайге, многие вещи долго неизменными остаются.

– Ну все, напугал! – хмыкнул чернобородый. – Теперь я туда один входить боюсь. Давай иди первым, – и он, посторонившись, подтолкнул товарища к гостеприимно распахнутой двери. Тот шагнул через порог и замер как вкопанный.

– Ну, что стоишь, Женька? Давай входи, нам еще жратву готовить, вещи сушить...

– Ни хрена себе... – не двигаясь с места и словно не слыша своего товарища, выдохнул худой каким-то севшим голосом.

– Что там? – бородач попытался заглянуть в дом через плечо товарища. – Правда, что ли, Бабу-ягу увидел?

– Нет. Тут покруче. Посмотри... – и тощий шагнул внутрь, освобождая проход.

Все еще с улыбкой на лице, бородач вошел в домик. И тут же замер, как его друг только что, рефлекторно зажимая нос, в который ударил мерзкий запах, и глядя на лежащий на полу полуразложившийся труп.

– Мама родная... Что ж это такое?

– Самоубийца, – уже более спокойно ответил худой. – Видишь, веревка на шее? И на потолке тоже.

На шее мертвеца и правда была петля, а со вбитого в потолок крюка свисал обрывок веревки.

Бородач потрясенно молчал, а тощий Женька нарочито громко сказал:

– Повесился он, по-моему, уже месяца два назад. А то и больше. И висел, пока веревка не порвалась.

Бородач помотал головой и, развернувшись, выскочил за дверь. Оттуда тут же раздались характерные звуки – бравого охотника тошнило. Тактично дав другу время привести себя в порядок, тощий вышел из зимовья.

– Как ты?

– Ничего... Ты лучше скажи, что нам теперь делать? Кто это такой хоть?

– Ну, чтобы узнать, кто это такой, нужно документы его искать. А мы этого делать не будем. И вообще, ничего здесь не тронем. Нам нужно просто сообщить об этом в милицию, пусть они и разбираются.