Сменив режим двигателей, машина вздрогнула, и Джек коснулся лбом холодного стекла иллюминатора. Чуть отстранившись, он заметил нацарапанную на обшивке надпись — десяток прерывистых слов, разобрать из которых сумел только три последних: «…капитан Милован — придурок…»

Джек вздохнул. Своего капитана он уважал. Хольмер был мудрым командиром, с которым Джек не раздумывая шел в бой. Не только в экспедицию, где можно натянуть врагу кепи на уши, обвести вокруг пальца и сбежать на десантном вертолете, с Хольмером Джек был готов выступить даже в настоящей битве, как при «Машинерии». Чтобы тут ваши, а тут — наши и кто кого свалит. Пушка на пушку, крюк на крюк — все по-честному.

Вспомнив ту битву, Джек зябко повел плечами, хотя там ему было, ну, почти не страшно. Там он работал как машина, стрелял и стрелял, а позже даже плакал в подушку, так было страшно. Не верилось, что выжил.

Лаховский и Баркли о чем-то увлеченно спорили, но из-за шума двигателей нельзя было разобрать о чем.

В транспортных зажимах торчали два корпуса «греев» и едва заметный «таргар». Когда грузились, Джек думал, что для его машины и зажима не найдется, но пилоты нашли и «таргар» подцепили. Правда, забираться в кабину было сложно, но Джека это не пугало. Главное, чтобы вовремя к месту вышли, ведь противник мог подбросить туда новое усиление.

Капитан в казарме его подгонял, а вот пилоты «середняка» в техпарке вели себя так, будто никуда не спешили. Вот и теперь они пили что-то из бутылки, весело смеялись и тыкали пальцами в лобовое стекло кабины.

«Вот так у нас всегда», — подумал Джек и вздохнул. Он и сам не понял, к чему это подумал, но в нем еще сохранялось неприятное ощущение, оставшееся после разговора с контрразведчиком. Вот уж новость так новость! А ведь он думал, что знает обо всех опасностях фронтовой жизни, и с «большими сато», и с лаунчмодулями, и с неожиданным гаубичным обстрелом полевого лагеря. Но нет, есть еще персональное преследование. Охота!

Баркли и Лаховский продолжали оживленно беседовать, и Джек перебрался к ним на скамью, гадая, о чем они могли говорить.

— И это была не первая красотка, которая по мне страдала! — сообщил Лаховский. — Была еще одна артистка театра, две поварихи и одна специалист по выкройкам из шкуры дровяного козла!

— А это еще зачем? — спросил Баркли.

— Понятия не имею. Может, и не козла, а быка, но главным в ней было другое…

Геликоптер тряхнуло, и все трое посмотрели в иллюминатор, боясь увидеть там облачка зенитных разрывов, но это была лишь очередная воздушная яма.

— Так вот, значит… Я сбил его одним ударом, хотя он был выше меня на две головы! — продолжил Лаховский, не заметив, что начал врать на другую тему. — Его друзья, а их было еще семь человек, бросились на меня все разом, но я подпрыгнул и успел зацепиться за канат. А потом стал быстро по нему подниматься, и так до самой вершины скалы…

Увидев удивление в глазах слушателей, Лаховский замолчал.

— Что не так, братцы? Вы мне не верите? — спросил он, следя за выражением их лиц.

— Ты рассказывал про девок, Буч, — сказал Баркли. Он понимал, что коллега им заливает, но уж очень цветисто у него выходило и перебивать его не захотелось.