Лидия и Невилл замечательно прокатились на поезде. Невилл любил поезда больше всего на свете, и неудивительно, ведь он собирался стать машинистом. Лидии он показался очень славным мальчиком. Они поиграли в крестики-нолики, но это вскоре им надоело, потому что силы были равными и никто не выигрывал. Невиллу хотелось забраться на полку для багажа над сиденьями: он сказал, что один мальчик, его знакомый, всегда сидит там, когда ездит на поезде, но няня и Эллен не разрешили. Зато позволили им обоим постоять в коридоре, а это было здорово, особенно когда поезд проезжал через туннели и в дымной темноте были видны красные искры, и пахло так восхитительно.

– Вопрос в одном, – сказала Лидия, подумав, когда им разрешили вернуться в купе, – когда ты станешь машинистом, где у тебя будет дом? Потому что где бы он ни был, тебе же придется ездить куда-то еще, так?

– А я буду повсюду возить с собой палатку. И ставить ее где-нибудь в таком месте, как Шотландия или Корнуолл… или Уэльс, или Исландия. Где угодно, – важно закончил он.

– На поезде в Исландию нельзя. Поезда не ходят по морю.

– А вот и ходят. Папа с Зоуи ездят в Париж на поезде. Садятся на вокзале Виктория, ужинают, ложатся спать, а когда просыпаются, они уже во Франции. Значит, они переплыли море. Вот так-то.

Лидия примолкла. Спорить она не любила, поэтому решила не возражать.

– Ты, наверное, будешь хорошим машинистом.

– Я повезу тебя задаром, куда захочешь. Буду мчаться со скоростью двести миль в час!

Ну вот, опять он за свое. Двести миль в час – таких скоростей вообще не бывает.

– А чего тебе особенно хочется, когда мы наконец приедем? – Она спросила из вежливости, не горя желанием узнать.

– Покататься на велосипеде. И клубники. И фруктовый лед из Walls.

– Клубника уже отошла, Невилл. Теперь пойдет малина.

– Ну и ладно, мне любые ягоды нравятся. Я-го-го-готов любые я-го-го-годы есть! – Он расхохотался, его лицо густо порозовело, он чуть не свалился с сиденья. Поэтому Эллен пришлось сделать ему замечание и сказать, что он ведет себя глупо; его пыл удалось охладить приказом высунуть язык, а потом ему вытерли подбородок носовым платком и его собственной слюной. Лидия с отвращением наблюдала эту сцену, но не успела она насладиться чувством превосходства, как няня проделала с ней то же самое.

– Сажей перепачкались в коридоре, я же вам говорила!

Но это означало, что они уже почти приехали, чего Лидия ждала с нетерпением.

В семье Казалет было принято целоваться. Первая партия гостей, Эдвард и Вилли, после прибытия расцеловались с Дюши и Рейчел (дети поцеловались с Дюши и обнялись с тетей Рейч), вторая партия (Сибил и Хью) сделала то же самое с ними же, а потом братья и невестки друг с другом: «Ну как ты, дорогая?» Когда приехали Руперт и Зоуи, он расцеловался со всеми, а Зоуи оставила на лицах деверей легкий отпечаток своей алой помады и подставила губам невесток сливочно-белую щеку. Дюши сидела в садовом кресле с прямой спинкой на лужайке перед домом, под араукарией, и кипятила серебряный чайник, чтобы заварить крепкий индийский чай. Целуясь с родными, она производила безмолвную и молниеносную оценку состояния их здоровья: Вилли выглядит похудевшей; Эдвард, как всегда, здоров и весел; Луиза слишком быстро идет в рост; Тедди уже достиг возраста неуклюжести; Сибил измучена, а Хью, похоже, только что оправился от очередного приступа мигрени; Полли хорошеет, следовательно, отныне больше никаких обсуждений ее внешности; Саймон слишком бледен – ему не повредил бы морской воздух; Руперт явно осунулся, его не мешало бы подкормить; а Зоуи… тут ее мысль остановилась. Неисправимо честная, она призналась себе, что не любит Зоуи и не в состоянии не обращать внимания на ее внешность – по мнению Дюши, излишне