– Расскажи, почему заражение крови началось, – велела она.

Уиллер заговорила более смиренным тоном:

– Ну, ржавчина в порез попала, воспаление пошло.

Мисс Ридли фыркнула. Просто диву даешься, чего только арестантки не засовывают в порезы, чтобы вызвать воспаление.

– Врач обнаружил у нее в ране железную петельку от пуговицы – затолкала туда, чтоб нога распухла! Она и распухла, да так здорово, что резать пришлось, чтоб железку вытащить! Как будто у нашего врача нет других дел, как с Уиллер возиться!

Она возмущенно потрясла головой, а я снова посмотрела на раздутую ногу. Ступня ниже повязки была почти черная, только пятка изжелта-белая и вся потрескавшаяся, точно сырная корка.

Позже я побеседовала с лазаретной матроной, и она рассказала, что арестантки идут на все возможные ухищрения, только бы оказаться у нее в блоке.

– Изображают припадки всяческие, – сказала она. – Если где стекло раздобудут – так растолкут и глотают, чтоб кровотечение в кишках вызвать. Вешаются, если уверены, что их успеют из петли вынуть живыми.

Но было по меньшей мере три женщины, которые предпринимали подобную попытку, да неверно рассчитали время, ну и задохлись насмерть. Скверное дело, вздохнула надзирательница. Одна откалывает такой номер от скуки; другая – чтобы присоединиться к подружке, которая уже лежит в лазарете; а третья – чтобы хоть ненадолго привлечь внимание к своей персоне.

Разумеется, я не сказала, что тоже однажды пыталась «отколоть такой номер». Должно быть, слушая матрону, я переменилась в лице, и она заметила это, но неверно истолковала.

– О, женщины, попадающие к нам, совсем другого сорта, чем мы с вами, мисс, – сказала она. – Они свою жизнь ни в грош не ставят…

Надзирательница помоложе, стоявшая подле нас, готовилась провести дезинфекцию помещения, для каковой цели здесь используются миски с хлорной известью, политой уксусом. Она плеснула из бутылки, мгновенно распространив вокруг резкий запах, а затем медленно двинулась вдоль ряда кроватей, держа перед собой миску, как священник – кадило. Через считаные секунды запах стал таким едким, что у меня защипало глаза и я отвернулась. Тогда мисс Ридли вывела меня из лазарета и препроводила обратно в женский корпус.

Там царило непривычное оживление, из камер доносились приглушенные голоса.

– В чем дело? – спросила я, протирая глаза, которые все еще пощипывало от хлорной извести с уксусом.

Сегодня вторник, объяснила мисс Ридли (в каковой день недели я ни разу прежде не приходила), а по вторникам и пятницам у женщин уроки, прямо в камерах. В блоке миссис Джелф я познакомилась с одной из учительниц. Она пожала мне руку, когда матрона представила меня, и сказала, что слышала обо мне, – я подумала, от кого-нибудь из арестанток, но оказалось, она знакома с папиной книгой. Кажется, ее зовут миссис Брэдли. Она нанята для обучения женщин-заключенных, и ей помогают три молодые дамы. Помощницы у нее всегда молодые и каждый год новые, поскольку едва они приступают к работе, как сразу выходят замуж и покидают ее. Судя по тому, как миссис Брэдли со мной держалась, она посчитала меня старше, чем я есть.