Домой мы вернулись в два часа ночи. Не снимая плаща, я поднялась к себе и долго стояла у окна, которое приподняла, чтобы ощущать свежесть новогоднего изморосного дождя. В три часа с реки все еще доносились веселые голоса и звон судовых колоколов, по улице взад-вперед бегали мальчишки; потом в считаные минуты шум и суета стихли, и в ночи воцарилось безмолвие. Дождь сеял настолько мелкий, что не возмущал поверхность Темзы: она сияла, как зеркало, в котором отражения фонарей извивались сверкающими красными и желтыми змеями. Мостовые отблескивали синевой, точно китайский фарфор.

Никогда бы не подумала, что в темной ночи может быть столько красок.

На следующий день, когда мать отлучилась из дому, я поехала в Миллбанк, к Селине. Ее вернули в прежний блок, так что сейчас она снова получает обычную тюремную еду, снова вяжет чулки, а не щиплет паклю и снова находится под заботливым надзором миссис Джелф. Направляясь к ее камере, я вспомнила, с каким приятным чувством раньше откладывала наши встречи напоследок и навещала сначала других арестанток, а когда наконец приходила к Селине, медлила взглянуть на нее, покуда мы не оставались наедине. Но разве теперь для меня возможно оттягивать встречу с ней? Какое мне дело, что подумают другие узницы? По пути я задержалась у камер двух-трех из них, чтобы поздравить с Новым годом и пожать руку через решетку. Но все здесь для меня переменилось: я видела лишь множество бледных женщин в бурых платьях – и ничего больше. Нескольких моих подопечных отправили в Фулэм, Эллен Пауэр умерла, а новая обитательница ее камеры меня не знала. Мэри Энн Кук и фальшивомонетчица Агнес Нэш, похоже, были рады меня видеть. Но я спешила к Селине.

– Что вы успели для нас сделать? – тихо спросила она, и я рассказала все, что выведала у Стивена.

Селина считает, что полагаться на доход не стоит: мне лучше прямо сейчас забрать из банка все доступные деньги и хранить у себя до нашего отъезда.

Я рассказала, как убедила мать отправиться в Маришес без меня, и Селина улыбнулась:

– Вы очень умная, Аврора.

Я ответила, что действовала не своим, а ее умом, который просто проявлялся через меня как через посредника.

– Вы мой медиум, – сказала Селина. Подступив чуть ближе, она окинула глазами мое платье и задержала взгляд на высоком глухом воротнике. – Вы чувствовали мое присутствие? Чувствовали, что я повсюду вокруг вас? Мой дух приходит к вам по ночам.

– Знаю, – ответила я.

– Вы носите бархотку? – затем спросила она. – Покажите.

Я отвернула воротник и показала бархатную ленточку на шее, теплую и тугую. Селина кивнула, и бархотка стала еще туже.

– Очень хорошо. – Шепот Селины ласкал, как прикосновения нежных пальцев. – Она притянет меня к вам сквозь тьму. Нет… – (Я шагнула к ней.) – Нет, не подходите. Если нас увидят сейчас, меня от вас отдалят. Подождите немного. Скоро я стану вашей. И тогда… мы с вами будем так близки, как вы пожелаете.

Голова у меня пошла кругом.

– Но когда же, Селина?

Она сказала, что решать мне. Надо выбрать ночь, когда я точно буду одна и у меня будет готово все необходимое для нашего бегства.