Ричард смотрел вдаль. Всего три мили отделяют Сицилию от итальянской Калабрии. Отсюда, с гористого островного побережья, итальянские холмы за проливом казались окутанными голубоватой дымкой.

Дивный вид, и где-то там его ждет трогательно-прекрасная невеста, нанизывая на иглу одну за другой мелкие, как детские слезы, жемчужинки. Воспитанниц монастырей обычно учат шитью — золотом ли, шелком ли, бисером. И, как утверждает мать, Беренгария скромна, послушна и хороша собой. Право, лучшей супруги и пожелать нельзя. Но отчего же ему так грустно? Может, потому, что в его ушах до сих пор звучит звонкий смех той, другой?

Ричард отогнал печальные мысли и заставил себя улыбнуться.

— Итак, мадам, сыновний долг велит мне принять избранную вами невесту. Что же касается Алисы, отныне она больше не будет препятствием на нашем пути. Как бы ни бесновался Филипп, я потребую у него расторжения помолвки, но предварительно заручусь двумя свидетелями, готовыми подтвердить под присягой, что французская принцесса пребывала в греховной связи с моим отцом и родила от него ребенка. Однако надеюсь, что до этого не дойдет. Честь Филиппа не будет уязвлена, а его сестра избежит позора.

Элеонора безмолвно возликовала. Это дорогого стоило — еще раз убедиться, что великому воину достался ум искушенного государственного мужа.

— Уже завтра Беренгария будет здесь, и ты сможешь, не медля ни часа, обвенчаться с ней! — воскликнула королева-мать.

Но Ричард с неожиданной резкостью возразил:

— Нет! Сейчас это невозможно!

И, уже мягче, добавил в ответ на полный недоумения взгляд Элеоноры:

— Вторая неделя Великого поста. Какие свадебные торжества в такое время?

— Что за чепуха! — возмутилась королева-мать. — При всей своей рассудительности ты упускаешь из виду важное обстоятельство. Ежели ты, освободившись от обязательств в отношении Алисы, снова станешь медлить с женитьбой, твои враги получат новую пищу для пересудов. Что мне сообщить Санчо Наваррскому? И как быть с Беренгарией?

— Я сказал свое слово. Не стану лишний раз напоминать, что ваш сын, мадам, возглавляет воинство Христово, и грешить во дни поста ему не к лицу… — Ричард вскинул руку, останавливая готовую возразить Элеонору. — Не далее как послезавтра я намерен предстать перед епископами Сицилии, чтобы исповедовать грехи, очистить совесть и, получив отпущение, без колебаний и сомнений вести своих паладинов на битву с неверными!

— Ты заблуждаешься, возлюбленный сын мой! Война сама по себе греховна. И как бы благородны ни были твои цели, тебе не удастся не осквернить душу кровью и насилием.

— И тем не менее я не отступлю от задуманного.

— Но Беренгария! — Элеонора сопроводила это восклицание выразительным жестом в сторону калабрийского берега.

— Если я не ослышался, она в монастыре. Монастырские стены, пусть и в другом краю, служили ей домом на протяжении последних лет. Полагаю, для принцессы Наваррской не станет большим разочарованием, если она предстанет передо мной не завтра, а лишь спустя несколько дней. К тому времени я расторгну помолвку, исповедуюсь, уйму ярость Филиппа. Поверьте, мадам, только при таких обстоятельствах не будет нанесено никакого ущерба достоинству моей нареченной. Затем… я убежден, что столь набожная особа, как Беренгария, сама воспротивится совершению брачного таинства в дни Великого поста. Но я дал слово, и честь моя порукой в том, что я его сдержу…