Когда Зверев узнал, что вместе с друзьями объявлен победителем викторины, то все понял: он не заполнял бюллетень вообще. Тут он, как говорится, закусил удила. Хотите увидеть меня в Монте-Карло? Пожалуйста. Мне тоже порядком вся эта история надоела, встретимся, поговорим.

Сейчас он понимал, что вел себя глупо, можно сказать, преступно. Его понесло тогда, он не мог остановиться, обязан был доказать тем людям… Говорило оскорбленное самолюбие — почему за границей решили, что он человек, способный на предательство? Он вспоминал свою жизнь за последние годы, старался найти какой-либо поступок или фразу, которые бы дали возможность считать его потенциальным предателем.

Зверев не имел ни малейшего опыта в подобных делах, конечно, не мог себе представить, что попал в поле зрения иностранной разведки из-за близости к Соколовскому. Случайности, закономерности… Однажды, когда он уходил из квартиры Соколовского и был изрядно навеселе, на лестничной площадке столкнулся с незнакомым мужчиной. Они обменялись извинениями, расстались. Мужчина шел к Соколовскому. Через две недели, далеко от Москвы мужчина писал подробную справку о посещении доктора Соколовского, об отказе последнего сотрудничать с ассоциацией, о существовании у Соколовского близкого друга — Николая Ивановича Зверева, который имеет большое влияние на молодого доктора. Соколовский, разумеется, ничего не подозревая, восторженно рассказывал иностранному гостю о своем друге, неосторожно упомянул, что Зверев парень замечательный, только вот выпить любит.

Все решил карандаш Ричарда Петерса. Карандаш повис над докладной, секунду колебался, подчеркнул имя и фамилию Николая Зверева, дважды — фразу о его пристрастии к спиртному.

Причиной безрассудного поведения в Гренобле было самолюбие, провокатором — водка. Зверев пил мало, больше угощал других, но несколько рюмок исказили реальный мир, провоцировали на необдуманные поступки, превращали и без того не страдающего скромностью Зверева в человека-колосса, способного в одиночку отстоять честь нации.

Развязка наступила в ночь с восемнадцатого на девятнадцатое февраля. Как Зверев ни был безрассуден, он не хотел уходить из гостиницы. Он рассказал майору Сергееву правду: около часа ночи, выпив всего две рюмки, он вышел подышать свежим воздухом, стоял, покуривая, напряженно ждал, почему-то уверенный, что за ним следят. Никакой драки у гостиницы не было, ее он придумал, чтобы объяснить разбитую руку. Разбил он ее при иных обстоятельствах.

Зверев погулял еще несколько минут, убедившись, что никто на его персону не покушается, зевнул, пошел в свой номер. Он открыл дверь, зажег свет, начал уже снимать пиджак, когда увидел в кресле того самого «издателя», который, в Москве подарил ему фотокарточку. Зверев задохнулся от ярости, услышал, как скрипнула дверь в ванную, быстро отойдя в сторону, он увидел плотного мужчину средних лет, который преграждал выход из номера.

Зверев не растерялся, коротко и ясно произнес выученную наизусть речь. Сказал, что не боится, пусть публикуют снимок во всех газетах мира и оставят его в покое. Речь не произвела должного впечатления, «издатель» начал уговаривать, Зверев — распаляться. В разговор встрял мужчина в дверях, пригрозил кулачной расправой. Зверев поддался на провокацию, накопившаяся за полгода злость бросилась в голову, он сделал ложный выпад, когда противник раскрылся, нанес удар в челюсть, перепрыгнул через распростертое тело, выскочил в коридор, где его встретил невысокий человек в пенсне и попытался остановить. Зверев сбил его с ног, вылетел на улицу и попал в объятия полицейских.