Полковник нарисовал очередной вопросительный знак. Выводы Сергеева соответствовали его выводам. Сергеев рассуждал профессионально. Каждый факт сам по себе стоил мало, но соединенные в логическую цепь, факты и фактики опутывали Зверева. Противник предвидел возможность того, что факт вербовки не пройдет незамеченным советской контрразведкой, и подставил под подозрение своего действительного агента, намеренно допустил легкообнаруживаемый просчет, подсунув вывод: Зверева подставляют, прикрывая другого, действительно завербованного. Значительно тоньше он подставляет Нечаева. Неплохо, чувствуется рука Ричарда Петерса.

Сергеев еще не закончил. Василий Васильевич откинулся в кресле, прикрыл глаза.

— Петр Левченко мне рассказал, что, убеждая его рассказывать мне только правду, Зверев сказал: «Контрразведка подозревает, что ты был в Монте-Карло завербован», — последнее слово Сергеев произнес почти по слогам, полагая тему исчерпанной, допил кофе и закурил.

Одним из недостатков начальника Сергеев считал стремление все разжевать, лишний раз объяснить, что дважды два — четыре. Сам он этого старался не делать, полковник безусловно поймет: в его беседах с друзьями не называлось слово «вербовка», произнеся его, Зверев выдал себя. Из четверых никто, кроме самого агента, не знает, почему Сергеев донимает его вопросами.

Полковник никак не отреагировал на фразу Сергеева, примерно минуту сидел с закрытыми глазами, затем нагнулся к столу, еще раз перечитал свои пометки, перечеркнул их, как это недавно сделал Сергеев, сложил оба листка вместе, разорвав, положил в карман.

— Какие предложения? — спросил он будничным тоном, покосился на дверь, давая понять, что разговор пора заканчивать.

— Надо подумать. Зверев не явится с повинной, он человек крайностей. Нужно искать доказательства.

— Вербовали Зверева явно под большим давлением, даже до драки дело дошло. Думаю, работать он на них не станет. — Василий Васильевич поднялся, направился к к двери. — Идемте ужинать, Олег Николаевич.

Полковник сутулился, чуть ли не шаркал по навощенному паркету, выглядел неизмеримо старше, чем на работе.

Сергеев отметил перемену в тоне и обращении начальника: потепление кончилось, вновь наступили заморозки. Сергеев пошел следом, несколько недоумевая, чем мог рассердить полковника.

Женщины смотрели телевизор. Виктория Павловна сразу его выключила, пригласила всех к столу.

Разговор за столом не получался, все вели себя несколько натянуто, мужчины продолжали думать о делах, женщины чувствовали их напряженность, не могли найти нужный тон. Выручила Таня — рассказала о готовящейся премьере, беззлобно посмеивалась над товарищами.

Вечер обещал закончиться благополучно, лица оттаяли, завязался непринужденный разговор. Сергеев, улучив момент, показал Тане глазами на дверь, она понимающе улыбнулась, все было бы прекрасно, но вдруг Василий Васильевич отставил стакан с чаем и сказал:

— Татьяна, вы что, с Колей Зверевым поссорились?

Таня удивленно подняла брови.

— Почему ты решил, дядя?

— Я знаю женскую привычку: стоит человеку не валяться у ваших ног, и у него обнаруживается куча недостатков. Сразу же. Верно?