— Все в порядке, дорогая. Держись.
Билли смотрел на Уортингтонов во все глаза. Я знала, что он не должен слышать все это, но, прочитав о резне в Амритсаре, просто не смогла удержаться.
— Может, вы и правы, Эдвард. У меня ведь нет вашего рафинированного чувства моральной ответственности. И я читала, как хорошо вы поддерживали мир в Амритсаре.
Все вокруг словно притихло. Перед глазами поплыли круги. Время замедлило ход. Мы смотрели друг на друга, молча, не шевелясь, точно застыв в холодном стазисе. После моей реплики об Амритсаре вернуться в рамки вежливого разговора было уже невозможно. Я поняла, что зашла слишком далеко. В конце концов, Лидия и Эдвард не имели к Амритсару никакого отношения. Я слышала, как щелкают костяшки на счетах, слышала ропот непонятных голосов и даже уловила периферийным зрением какое-то завихрение. Потом церковный колокол пробил полдень, и все вернулось в норму, звуки и движения. Эдвард дотронулся до козырька шлема:
— Приятно было поболтать, миссис Митчелл.
Лидия натянула белые перчатки:
— До свидания, Эви.
Провожая Уортингтонов взглядом, я ощутила мрачное удовлетворение. Вот и хорошо, может быть, теперь они станут избегать меня и не придется от них прятаться.
— Мама? — Я взглянула на сына и подумала, что он напоминает встревоженного херувима. — Спайк устал. Пойдем домой.
Но мне еще нужно было избавиться от Лидии и Эдварда. Я наклонилась и поцеловала Билли в щеку.
— Почему бы вам со Спайком не поспать немножко? — Я взбила подушечку и погладила его по голове. — А когда проснешься, мы попьем масалы.
Билли посоветовался со Спайком и прилег на подушку, прижимая к груди игрушечную собачку. Я устало выдохнула и направилась прочь. Как бы, убегая от Уортингтонов, не пришлось переходить Гималаи. Амритсар. Пальцы сами собой стиснули ручку коляски. Разве обязательно было срываться на Лидии и Эдварде? Что на меня нашло? Лицо все еще горело.
Обнаружив, что Билли уже спит, прижав к себе Спайка, я остановилась под мелией, села в узорчатой тени дерева и улыбнулась торговцу шелком, обрызгивавшему пыльную землю у своей лавки. Он поклонился в ответ.
Рассеянный солнечный свет пробивался сквозь крону мелии. Мартин как-то рассказывал, что в деревнях люди до сих пор чистят зубы ее прутиками. Свежие веточки этого дерева продавали и уличные торговцы. Я машинально подняла руку, отломила кончик ветки, пожевала, пока он не смягчился, и потерла зубы. Вкус оказался горький, вяжущий, но мне было приятно почувствовать себя немного дикаркой, к тому же и волокна мелии приятно массировали десны. Мне стало вдруг смешно. Какой абсурд! Рыжая американка возмущается чьей-то аморальностью, а потом смущается из-за того, что у всех на глазах трет зубы размятой веточкой. Я рассмеялась вслух и вдруг поймала себя на том, что не переживаю больше из-за Уортингтонов.
Вдохнув горного воздуха, я встала, взялась за ручку коляски и направилась к табачной лавке — купить пачку сигарет «Абдулла». В Чикаго я курила немного, одну сигарету «Рэли» после еды и одну на ночь, но эти сигаретки, короткие, овальные, с золотым ободком на конце, мне очень нравились. Сначала меня угостила ими Верна, а потом я пристрастилась и стала курить постоянно. Мартин курил биди, тонкие местные сигареты из нарезанного табака, завернутого в лист черного дерева, перехваченный ниткой, но они оказались слишком резкими. Мартину биди только добавляли сходства с индийцами, но он говорил, что так ему легче находить общий язык с местными жителями.