Молодой солдат встал, отложил табак и молча вышел из хаты. Эмбер Петер – следом за ним. Из окна было видно, как, подойдя к стогу сена, русский нагнулся, пошарил и вытащил две винтовки, патронташ и две ручные гранаты бутылочной формы.

Ефрейтор обратился к Кирсту:

– Отец! А этот парень…

– Все понятно, господин ефрейтор, – кивнул старик.

Молодая хозяйка начала подметать пол. Потом разожгла очаг.

Эрвин спросил у бородача, как их зовут.

– Меня – Никифором, а товарища – Алексеем. Мы с ним земляки, из-под Костромы.

– Где это Кострома?

– Oй, далеко, – покачал головой Никифор. – За Москвой… На Волге…

Эрвин сел на кровать, на которой играл Мирослав. Он чувствовал себя выбитым из колеи и не мог собраться с мыслями. Куда заведет их эта история?..

Та простота и непреклонная воля, с какими русские говорили о плене, явный намек Виолы и несомненное сочувствие Кирста… Все это надо хорошенько продумать.

– Скажи, Мирослав, – заговорил оп по-венгерски с ребенком, гладя его золотистую головку, – правда, малыш, тебе надоела война?

– Куда положить оружие? – спросил вошедший Петер.

– Поставь вместе с нашим, туда, в угол, – приказал Эрвин.

Две русские винтовки стали в углу рядом с четырьмя австрийскими манлихерами.

– Перемирие? – усмехнулся Эрвин. – Как это будет по-русски?

– Мир, – ответил Кирст.

– Нет, мира нет! – покачал головой Никифор. – Перемирие, пан. Перемирие. Эх. – И махнул рукой.

Алексею, видимо, понравилась эта мысль. Он все повторял:

– Толково, толково! – и лукаво подмигивал ефрейтору.

Эрвину показалось, что Алексей прекрасно разбирается в положении и в разговоры не вступает намеренно.

Эмбер Петер выбрал из общей кучи винтовок свою и отставил ее в сторону. Все заметили это, но никто не сказал ни слова. Позднее, когда каждый занялся своим делом, Алексей вдруг поднялся, подошел к оружию, взял винтовку Эмбера и поставил ее в самый угол, позади других. В то же время он хитро улыбался, поглядывая то на Эрвина, то на Виолу. Кирст тоненько рассмеялся, словно его щекотали.

– Ну, Петер, ты теперь тоже демобилизован!

Алексей вернулся на свое место и, не переставая улыбаться, сказал что-то Никифору. Тот неловко усмехнулся и опустил глаза.

Эрвина удивило, что Алексей держит себя как равноправная договаривающаяся о перемирии сторона. Значит, он вполне серьезно отнесся к вопросу.

Хозяйка быстро привела в порядок помещение, накормила поросенка, напоила корову из ведра.

Эрвин вспомнил, что у него должна была остаться плитка шоколаду. Он открыл ранец, нашел шоколад и, разломив его, большой кусок дал мальчику, а поменьше протянул матери, которая молча приняла подарок.

Стемнело. Но Эрвин не позволил зажечь лампу.

Когда русские увидели, что венгерцы не собираются вести их сегодня в свои окопы, они быстро разделись и улеглись рядом на соломе. Старик Кирст тоже стал устраиваться на ночь. Эмбер Петер все вертелся около хозяйки.

– Ты смотри, без грубостей, – строго предупредил его вольноопределяющийся, укладываясь и накрываясь шинелью.

Усталость дала себя знать. Все почти мгновенно заснули.

Вдруг Эрвин почувствовал, что кто-то трясет его за плечо. На фронте спят чутко. Эрвин открыл глаза и, не двигаясь, стал вглядываться в темноту.