Это сообщение политрука отозвалось в наших сердцах глубокой болью. В блиндаже стояла полная тишина, даже пленный немец с напряжением вслушивался в слова Васильева. Политрук открыл пачку папирос «Беломорканал», мы закурили. Пленный с жадностью потянул носом запах табака.

Политрук поискал меня глазами и подал мне что-то тяжелое, завернутое в плащ-палатку.

– Вот, Иосиф, подарок от наших. На нашем заводе изготовлено.

Я развернул подарок от родного завода и не поверил своим глазам. Ведь до войны наш завод выпускал самую что ни на есть мирную продукцию, а теперь передо мной лежали два новеньких вороненых автомата.

– Это тебе и мне. Просили испробовать в бою и сообщить результаты.

Автоматы вызвали горячий общий интерес. Они перебывали в руках у всех.

Во время нашей беседы с Васильевым немец все время вертелся на пустом ящике и тревожно посматривал на свои часы. Круглов неожиданно подошел к нему и спросил через переводчика:

– Так вы утверждаете, что атака начнется в 10.00?

Немецкий офицер, глядя на советского командира неподвижными пустыми глазами, сухо произнес:

– Таков был приказ.

Майор Чистяков посмотрел на свои часы:

– Ну что ж, товарищи, поверим ему, что атака начнется в 10.00. А насчет Ленинграда… – И майор показал пленному крепко сжатый кулак.

Мы вышли в траншею. Вскоре все вокруг загудело от вражеских самолетов. Эскадрильи одна за другой шли на бомбардировку Ропши. Наша зенитная артиллерия стреляла непрерывно.

Пленного увели в штаб полка, мы разошлись по огневым точкам и приготовились к отражению атаки. Ровно в 10.00 враг начал артиллерийскую подготовку. Она велась с какой-то особенной силой. Воспользовавшись сильным огнем своей артиллерии, вражеская пехота подползла к нашим траншеям на расстояние трехсот метров. Разрывные пули немецких автоматов врезались в бруствер наших траншей и рвались, осыпая нас мелкими осколками.

Здесь впервые я наблюдал то устрашающее действие, которое оказывали разрывные пули на многих бойцов. Орлов долго обшаривал свои карманы, сумку – что-то искал. Потом он подбежал к красноармейцу Изотову и попросил его дать ручную гранату. Изотов посмотрел на него и покачал головой, но Орлов настойчиво просил:

– Дай мне только одну гранату, больше не надо!

– Нет, оружие – это не закрутка табаку. Ищи в нишах.

Орлов подошел к командиру взвода Викторову и опять попросил гранату. Викторов удивленно посмотрел на растерянное лицо красноармейца:

– Ты что, рехнулся? Да у тебя их пять штук болтается на ремне!

Орлов опустил руку на гранаты и облегченно вздохнул. Да, растерялся товарищ! Однако он тут же отстегнул «лимонку»[16] и, прижавшись к стенке траншеи, приготовился к бою.

К исходу третьего дня непрерывного боя противнику удалось оттеснить наши войска к городу Ропше. Завязались уличные бои. С наступлением ночи наш сильно поредевший 105-й стрелковый полк был выведен с передовых позиций на отдых и пополнение. Мы шли через Ропшу. Город был неузнаваем: улицы завалены кирпичом, обгорелые трубы возвышались над пепелищами сожженных домов, вокруг бродили исхудавшие собаки. Поломанные осколками бомб и снарядов сучья тополей и лип качались на ветру. Город опустел, мирные жители ушли в Ленинград.