Дядя Вася стоял на коленях у своего «максима». Его рыжие волосы были взъерошены, глаза блестели. Перемешивая свои слова с ругательствами, он кричал:

– Бронебойными заряжайте, бронебойными!

Впереди и позади все горело: скирды скошенного хлеба, лес, подожженные танки, сбитые самолеты. Немцы пошли в атаку…

Романов и Ульянов вели огонь из ручных пулеметов. Я сидел в траншее, заряжал пустые диски и подавал товарищам. Рядом, возле разрушенной землянки, лежал вниз лицом красноармеец Казарян. Я думал, что он убит. Подбежал Круглов и хотел взять у погибшего бойца ручной пулемет, но как только командир дотронулся до его оружия, Казарян вскочил на ноги:

– Виноват, товарищ командир, душа страх брал. Много-много фриц бомб бросал!

Круглов указал ему на нас:

– А вы думаете, у них сердце бронированное?

Казарян поставил пулемет на край разрушенной землянки и открыл огонь.

За поворотом траншеи недалеко от меня раздался стон. Я передал заряженные диски и побежал на помощь. Прислонясь спиной к стенке траншеи, сидел сержант Ухов, зажав обеими руками разорванный осколком живот. Он тихим голосом просил пить. Я положил его на спину, чтобы сделать перевязку, но, пока расстегивал ремень, он умер… Я видел, как на молодом красивом лице товарища угасал румянец, а на губах так и застыло недосказанное слово – «пить»…

Весь день шел бой. Несмотря на неоднократные атаки, противнику не удалось прорвать нашу оборону и выйти в тыл советских частей, защищавших Нарву. Как только стемнело, старший лейтенант Круглов приказал мне сопровождать его в штаб батальона. Я шел позади. Кругом стояла удивительная тишина. Не верилось, что в нескольких сотнях метров – враг. Немцы, видимо, что-то затевали. На этот раз они изменили своей обычной тактике: не освещали ракетами нейтральную полосу, а простреливали ее время от времени пулеметным огнем.

Мы вошли в землянку командира батальона Чистякова. Она была тесная, с очень низким потолком. Здесь находились начальник штаба, комиссар и незнакомый мне майор. Позже я узнал, что это был командир дивизионной разведки. Разговор был короткий. Комбат приказал Круглову разведать на участке батальона силы противника. «Нелегкая предстоит задача», – подумал я. Все мы знали Круглова как опытного командира роты, но он не был разведчиком. Новым делом являлась разведка и для нас, стрелков-пехотинцев.

На обратном пути командир роты не обмолвился ни словом. Его, видимо, тоже волновала полученная боевая задача. Фронт оживал: в небо взлетали ракеты, более настойчиво стучали пулеметы.

В разведывательную группу, состоявшую из 12 человек, попал и я. В ней был и Романов, который, как уже говорилось, отлично знал немецкий язык.

– Это хорошо, что мы идем вместе, – дружески пожимая мне руку, сказал он.

В разведку мы собирались тщательно, хотя и быстро. Политрук Васильев организовал наблюдение за передовыми постами и огневыми точками немцев, и к 12 часам ночи все было готово к выходу.

Когда все собрались, командир роты коротко изложил задачу:

– Прошу запомнить: все делать только по моему указанию. Сила разведчика – в скрытности и решительности. Он появляется там, где его не ждут. Ну а если обнаружат, должен скрыться так же мгновенно, как и появился.