— Сам кафтан вернешь, или твой кафтан попортить?

Видно было, что всадник растерялся. Только что их гарцевало трое — теперь двое валяются на земле, пытаясь подняться, а мой нож — у его правого бока.

Верховой протянул мне мой же кафтан. Я оделся, нож вернул в ножны. Если бы они хотели убить меня или нанести увечье — рубили бы мечами или били бы кистенем, значит, не было указаний: приближенные к начальству — люди исполнительные. Вот и я никого убивать или калечить не стал.

Верховой это сразу понял и оценил — несообразительных в прислуге не держат.

— Давай по-мирному.

— А я еще и не воевал. Вроде как вы ко мне приехали — сами повязать хотели, не я начал.

— Прости, погорячились.

— Прощаю — потому и целы все, а к посаднику не поеду.

Всадники развернулись и уехали. Только теперь факел был у одного, два других догорали на земле.

Я зашел в дом, присел на скамью. Не иначе что-то случилось, коли ночью приехали. Не дадут ведь спать, снова заявятся. Я вздохнул и стал одеваться: опоясался ремнем с саблей, надел сапоги. Успел даже квасу напиться, как по дороге снова зацокали копыта. В ворота постучали, на этот раз — деликатно. Надо идти, а то Елену разбудят.

— И кто на этот раз ко мне пожаловал непрошеным гостем? — Дьяк Елисей Буза, по поручению посадника городского.

— У меня что — дома вином твореным торгуют али милостыню всем раздают? Только что трое были, повязать меня хотели, чего же ты один? Слали бы сразу сотню стрельцов.

— Не юродствуй, помощь нужна твоя.

— Сразу сказать по-человечески нельзя было? А то — вязать.

— Прошу простить гонцов неразумных, что без должного почтения отнеслись. Конь вот запасной, ты уже одет — поедем?

Ну коли вежливо просят, можно и проехать. Не столько мне хотелось посадника увидеть — сто лет его не видел, и еще столько же могу без него обойтись, — сколько любопытство разбирало. Что такого могло случиться в Нижнем, что ко мне второго гонца посылают? Неужели своими силами не справятся?

Я оседлал запасного коня, и мы галопом понеслись по ночным улицам. Вот и крепостные стены. Узнав дьяка, стража молча отворила ворота. Сколько же я здесь не был? Да почитай, с тех пор, как в узилище сидел да Хабар повесить меня за предательство мнимое хотел.

Дьяк подскакал к каменному дому, спешился. Появившийся слуга взял поводья обеих лошадей.

— Пойдем, ждут.

Мы поднялись на высокое крыльцо, пошли по коридорам. А ничего домик, справный. Горят масляные светильники, везде ковры.

Дьяк постучал в дверь и, не дождавшись ответа, распахнул ее. После тускловато освещенного коридора в комнате было очень светло. За столом сидели трое: в одном сразу угадывался начальник — властный взгляд, дорогой кафтан с серебряными пуговицами. Второй — не иначе, стрелецкий полковник: в красном кафтане с отворотами, галунами на рукавах. А вот кто третий, мне пока было непонятно.

Я слегка поклонился, отдав дань вежливости. Все трое уставились на меня.

— Вот ты какой! — молвил посадник.

— Да уж какой есть!

— Не ершись, людишки мои немного опростоволосились — то не моя вина. По делу позвали. Садись.

Мне придвинули табурет. Я уселся, обвел взглядом присутствующих. Дьяк примостился на лавке в углу. Молчание затягивалось.