В самой глубине леса колонн, на хорах, утреннее солнце зажгло разноцветные стекла высоких окон, и их отблеск, напоминающий отблеск красных, желтых, зеленых и синих драгоценных камней, заставил померкнуть сияние свечей алтаря и золотой раки, стоявшей позади него. Кристин слушала последнюю вигилию – раннее утреннее богослужение. Она знала, что тексты Писания, читавшиеся во время этой службы, повествовали о чудесах исцеления, которые явил Бог, вселив силу свою в самого верного рыцаря Христова, короля Улава, сына Харальда. Тогда Кристин, подняв к амвону больного младенца чужой женщины, начала молиться об его исцелении.

Но от длительного пребывания в церкви она замерзла, к тому же продолжительный пост очень изнурил ее. Запах толпы, удушливые испарения от лохмотьев увечных и бедняков смешивались с чадом восковых свечей – и влажный, спертый воздух плотно окутывал людей, стоявших коленопреклоненными на полу, холодном в это холодное утро… Тут толстая, добродушная и веселая крестьянка, которая дремала позади них у подножия пилястра, сидя на разостланной медвежьей шкуре – другая такая же шкура покрывала ее парализованные ноги, – проснулась и притянула на свои широкие колени усталую голову Кристин.

– Отдохни же немного, сестра, тебе это, видно, очень нужно…

Кристин заснула, положив голову на колени незнакомой женщины, и ей привиделся сон.

Она стояла на пороге старой жилой горницы у себя дома, в Йорюндгорде. Она была молода и не замужем, потому что ее толстые золотисто-каштановые косы, не покрытые повязкой, свисали через плечи на грудь. Она, как видно, пришла сюда вместе с Эрлендом, он как раз выпрямлялся, пройдя перед нею под низкой притолокой двери.

У очага сидел ее отец и насаживал на стрелы наконечники. На коленях у него была целая груда связок тонких сухожилий, а по обеим сторонам на скамье кучками лежали наконечники и заостренные древки стрел. Когда они с Эрлендом вошли, он как раз склонился над пылающими углями и собирался вытащить маленький треногий медный чугунок, в котором всегда расплавлял смолу. Вдруг он резко отдернул руку, потряс ею в воздухе, а потом сунул обожженные кончики пальцев в рот и пососал их. Он обернулся к Кристин и к Эрленду и глядел на них, нахмурив брови и улыбаясь…

Тут она проснулась с лицом, мокрым от слез.

На коленях отстояла она торжественную обедню, которую сам архиепископ отправлял перед главным алтарем. Облака ладана плыли под сводами наполненной звуками церкви, где многокрасочный солнечный свет теперь сливался с сиянием восковых свечей. Свежий, пряный аромат курений распространялся в воздухе и заглушал запах бедности и болезни. Сердце Кристин готово было разорваться от переполняющего его сочувствия ко всем этим убогим и измученным людям, с которыми свел ее Господь. В порыве сестринской нежности молилась она обо всех, кто был беден, подобно ей, и страдал так же, как страдала она сама…

«Я восстану и вернусь в чертоги отца моего…»

Монастырь был расположен в невысоких горах близ фьорда, так что почти при всяком ветре рокот прибоя на берегу заглушал шум соснового леса, покрывавшего северные и западные склоны холмов и заслонявшего вид на море.