Тут Кристин ничего другого не оставалось, как показать молодой женщине содержимое своих сундуков. Юфрид так умело расхваливала красивые вещи, сделанные руками Кристин, что старшая хозяйка дарила ей то одно, то другое – две полотняные простыни с бахромчатой шелковой оторочкой, полотенце с синей каймой, тканое покрывало и, наконец, большой настенный ковер с изображением соколиной охоты.
– Я хочу, чтобы эти вещи навсегда остались здесь, в Йорюндгорде, а с помощью Бога и Девы Марии этот дом когда-нибудь будет твоим.
Потом они пошли по клетям и кладовым. Так они провели вместе много часов и остались очень довольны друг другом.
Кристин хотела дать молодой женщине свое платье из зеленого сукна, затканного черными горошинами. Но Юфрид сочла его слишком нарядным для домашней работы. «Бедняжка, ей так хочется подольститься к мужниной матери», – подумала Кристин, подавляя улыбку. Наконец они отыскали старое коричневое платье, которое, по мнению Юфрид, вполне подошло бы, если его немного укоротить и поставить заплаты на локтях и под мышками. Она попросила ножницы и принадлежности для шитья и сразу же принялась за дело. Кристин тоже взялась за шитье, и так они сидели вместе, работая, когда Гэуте и господин Сигюрд пришли к ужину.
III
Кристин от всего сердца признавала, что Юфрид была из тех женщин, которые ко всему умеют приложить руки. Если все обойдется хорошо, то Гэуте окажется счастливцем – ему достанется жена столь же деятельная и усердная, сколь богатая и красивая. Сама Кристин, обыщи она хоть всю Норвегию, не смогла бы найти женщину, более подходящую для того, чтобы заступить ее место в Йорюндгорде. И вот однажды Кристин сказала – потом она сама не могла понять, как эти слова сорвались с ее уст, – что в тот день, когда Юфрид, дочь Хельге, станет законной супругой Гэуте, мать передаст молодой ключи от хозяйства, а сама переберется с Лаврансом в старый дом.
После она часто думала, что ей следовало бы поразмыслить хорошенько, прежде чем произносить подобные слова. Уж не раз случалось, что она бывала слишком опрометчива в разговорах с Юфрид. Наверное, потому, что Юфрид была нездорова.
Кристин поняла это почти сразу, как только девушка появилась в усадьбе. И Кристин вспоминала ту первую зиму, когда жила в Хюсабю. Она-то была замужем, ее муж и отец были уже связаны свойством, хотя и не ясно было, как сложатся их отношения впоследствии, когда грех выплывет наружу. И все же она так безмерно страдала от стыда и раскаяния, затаив в сердце горькую обиду на Эрленда! А ведь ей было тогда уже полных девятнадцать лет, в то время как Юфрид едва ли минуло семнадцать. И девочка живет здесь, среди чужих, увезенная тайком из родного дома, бесправная и опозоренная, и носит под сердцем ребенка Гэуте. Кристин в глубине души не могла не признать, что Юфрид казалась более сильной и мужественной, чем была когда-то она сама.
Но Юфрид не осквернила святости монастыря, не нарушила слова, данного при обручении, не лгала, не обманывала, не растоптала чести своих родителей у них за спиной. Если даже эти двое молодых людей и погрешили дерзко против законов страны, против послушания и добродетели, то все-таки они не должны были страдать от угрызений совести так тяжко, как страдала когда-то она. Кристин непрестанно молилась о благополучном исходе сумасбродной затеи Гэуте. Она утешала себя тем, что Бог в справедливости своей не может ниспослать Гэуте и Юфрид более суровую участь, чем та, что выпала на долю ее и Эрленда, – а они ведь в конце концов поженились, и ребенок их, зачатый в грехе, родился законным наследником всех своих родичей.