— Нет, она мне запретила. Но я все равно проследил, ну… чтобы все было в порядке.

— Вещей она много с собой взяла?

— Один небольшой чемодан. Обычный, коричневый, с металлическими уголками.

— То есть уезжала ненадолго?

— Мы были вроде как в ссоре. Сказала мне, чтобы я ее не ждал.

— Зачем она ездила в Ленинград?

— Не знаю.

— Ты — и не знаешь? У нее был кто-то другой?

— Ты что, допрашиваешь меня? — рассердился Опалин.

Соколов не ответил и лишь взял из коробки новую папиросу. Невольно он поймал себя на мысли: если бы ему пришлось вдруг расследовать исчезновение гражданки Арклиной, первым, кого — как ни крути — пришлось бы проверять, неизбежно становился оперуполномоченный Опалин.

— А что говорят ее родные, друзья, окружение? — допытывался следователь. — Если она исчезла, они должны были заволноваться. И уже давно, — добавил он, пуская дым сквозь ноздри.

Опалин встал, прошел к окну и приоткрыл створку. Соколов следил за ним с острым любопытством.

— Я нашел тетку, у которой она жила, — сказал Опалин, возвращаясь на место. — Тетка клянется, что у Маши все хорошо, но…

— Что — но?

— Да ведет она себя как-то странно, — признался Иван. — Когда я попытался разузнать подробности — что, да как, да почему нет вестей — тетка расплакалась и стала божиться, мол, ничего не знает.

— Что ж ты ее не дожал? — уже сердито спросил Соколов. — Когда свидетель так себя ведет…

— Она не свидетель.

— По букве закона — нет. По факту — да. Скажи-ка мне вот что: твоя Маша случаем не латышка?

— Почему она должна быть латышкой?

— Потому что Арклин — латышская фамилия. Если, конечно, она настоящая, — добавил Соколов. — Ты ведь знаешь, немало народу сменило фамилии после революции, и не всегда законным путем да с публикацией о перемене в «Известиях». Арклина — это может быть и Карклина без первой буквы, а это уже дворянская фамилия[4]. Или какая-нибудь фон Аркле, например. Это так, только навскидку в голову приходит, а настоящая фамилия может быть любой, и совершенно необязательно связана с паспортной. — Опалин молчал. — Почему из всех ее родственников ты знаешь только какую-то тетку? Где родители, где братья и сестры? Кстати, где она родилась?

— В Ленингр… тьфу, в Петербурге.

— Метрическую запись проверял? Не выписку, а сам оригинал в церковной книге?

— Как ты себе это представляешь? Я не могу без служебной надобности поехать в Ленинград. И отправить кого-то рыться в церковных книгах тоже не могу. Там нас вообще не очень любят — вон мне пришлось тебя просить, чтобы заполучить дела без проволочек…

Слишком много оправданий, и почти все «шиты белыми нитками», мысленно отметил Соколов. Но если такой профессионал, как Опалин, не проверил простейшие факты…

— Она из бывших? — спросил следователь напрямик.

— Говорила, что ее мать мастерила шляпки. Иностранные языки Маша знает, то есть образование получила.

— Где именно?

— Я не спрашивал.

— Тетка чем занимается?

— Ей за семьдесят. Чем можно заниматься в таком возрасте?

— Да хоть замуж выходить, — парировал Соколов, пуская дым, — советская власть не запрещает. — Он вздохнул и потер рукой лоб. — Ваня, давай рассуждать здраво. Некая особа уезжает в Ленинград с одним чемоданом и исчезает. У особы мутное… ну хорошо, невнятное прошлое и никаких родных, кроме тетки, которая плачет и не хочет говорить, где ее племянница. Вывод? — Соколов со значительным видом выставил указательный палец в сторону собеседника. — Поездка, чемодан, исчезновение… ну что ты мне голову морочишь, в самом деле? Граница совсем недалеко от Ленинграда, тридцать километров всего. Вот тебе и разгадка!