В сумрачной глубине кабинета, прислонившись спиной к изразцовой печке, со скрещенными на груди руками стоял штурмбанфюрер Занге.

— Шмиль, — сказал Вольф, — эту медаль за храбрость ты заслужил. Кроме того, тебе будут выданы деньги.

— Благодарю, господин генерал! — поклонился Шмиль.

— Хорошие деньги, Шмиль, — продолжал Вольф. — Но мы их даем не только за прошлое. Тебе придется еще поработать, тем более что числится за тобой должок: ты не выполнил главное наше задание — ликвидировать Млынского.

Шмиль опустил виновато голову.

Заиге медленным шагом подошел к столу, не глядя на Охрима, будто вовсе не замечая его присутствия.

— Этот Шмиль очень везучий парень. Побывать у черта в зубах и вернуться живым не всякому удается…

— Расскажите-ка, Шмиль! — приказал Вольф. — Подозрительность штурмбанфюрера из профессиональной необходимости превратилась в черту характера. — Последние слова Вольфа несомненно были сказаны для Занге.

Шмиль преданно глядел Вольфу в глаза.

— Я был ранен в отряде Млынского до того, как успел подготовиться к покушению. Ранение было тяжелым, меня увезли самолетом через линию фронта в тыловой госпиталь. После выздоровления я был направлен на передовую и при первой возможности перешел…

— С тех пор он семь раз переходил линию фронта, выполняя мои задания, — сказал Вольф и спросил у Занге: — Ты удовлетворен?

— Да, — коротко ответил Занге. — Млынского он узнает в лицо?

Вольф вопросительно посмотрел на Охрима.

— Думаю, мы с майором узнаем друг друга, — ответил Охрим.

— Хорошо, — кивнул Занге. — Он подойдет.

Вольф улыбнулся.

— Еще бы… Иди, Шмиль. Когда будешь нужен — вызовем.

— Слушаюсь, господин генерал! До свиданья, госпо-дин штурмбанфюрер, — поклонился Охрим Занге.

— Ну иди, иди, — махнул рукой Вольф и, когда вышел из кабинета Охрим, сказал: — Один из лучших моих агентов. Сейчас он нацелен на городское подполье. Кстати, Алерт на полном доверии у большевиков, с которыми связан. Пора приступать к решительным действиям.

Ранним утром в окно школы раздался стук.

Женщина в платке, накинутом на плечи, позвала:

— Катерина! Катерина!

Девушка приоткрыла окно.

— Что? — спросила испуганно.

— Докторша партизанская у тебя стоит?

— Здесь…

Ирина Петровна подошла к окну, сонно протирая глаза.

— Что случилось?

— Здравствуйте… Женщина трудится… Лосенкова Анна… Помогите, не хватает силов у нее, никак не родит…

— Иду. — Ирина Петровна, прихватив свою сумку, вышла, обернулась к окну, в котором еще стояла учительница. — Если что, где искать меня, знаешь?

— Знаю…

— Ну пошли…

…В печи кипела вода в чугунках и ведре. Суетилась женщина у кровати, отгороженной ситцевой занавеской от печки, с которой свисали три неостриженные светлые головки. И когда раздавался крик матери, две младшие девочки начинали всхлипывать, а старшая крепилась, кусая губы.

Вошли Ирина Петровна и женщина, которая ходила за ней. Раздеваясь, Ирина Петровна сразу увидела девочек. Вынула обмылок из сумки, приказала женщине, вышедшей к ней навстречу:

— Полейте!.. Давно?

— Полсуток уже, — ответила та, выливая из ковшика воду на руки доктору. — Совсем ослабела…