— Дзенькую, товарищ полковник. Мы считаем за честь вместе с вами сражаться за свободу наших народов.

Последние лодки приткнулись к берегу.

Комиссар отряда Алиев, поднявшись к Млынскому, докладывает:

— Последний эшелон закончил переправу, товарищ полковник. Потерь нет.

— Отлично! Управились почти на час раньше, чем запланировано. Чья инициатива, Гасан, вплавь через реку?

— Старшины Полищука.

— Ах морская душа… Объявить благодарность!

В этот момент разорвался первый снаряд. Он упал с большим недолетом. Второй и третий разорвались ближе…

— Танки! — донесся чей-то крик. И его как эхо подхватили разноголосо: — Танки!.. Танки!..

Млынский видит, как от темного лесного массива отделились едва различимые в предрассветном сумраке немецкие танки и поползли к переправе, изредка стреляя на ходу. От переправы мимо них пробегают бойцы и занимают оборону по краю оврага, по которому движется основная часть отряда.

Один из снарядов разрывается недалеко от медпункта.

Старшина Полищук повис на поводьях, сдерживая заметавшуюся лошадь, впряженную в телегу с ранеными.

— Гранаты и противотанковые ружья к бою! — командует Млынский.

Осколком разорвавшегося снаряда ранит командира польских партизан Милевского.

— Отец! — кидается к нему Ванда.

Полищук и Бейсамбаев подхватывают его и несут к палатке медпункта. Зажимая рану рукой, Милевский говорит сквозь стиснутые зубы:

— Ванда, дочка… Передай мой приказ бойцам: держаться! Иди, родная… иди…

Млынский бежит к медпункту. Ерофеев не отстает от него ни на шаг.

Их обгоняют несколько солдат с противотанковыми ружьями, спешащие на позиции, которые занимали польские партизаны.

Мелькает Полищук со связкой противотанковых гранат.

Бейсамбаев у палатки медпункта спокойно набивает патронами автоматный диск…

Млынский стремительно входит в палатку и застывает на пороге.

Керосиновые лампы — одна из них подвешена к потолку, а две другие держат в руках солдаты с марлевыми повязками на лицах — освещают палатку и стол, накрытый окровавленной простыней. Ирина Петровна oпe-рирует Милевского. Работает спокойно и четко. Ей ассистирует пожилая медсестра. Повернув на секунду лицо, закрытое маской, Ирина Петровна снова склоняется к Милевскому.

— Зажим! — коротко говорит она. — Еще!.. Коагулятор…

Близкий разрыв снаряда колыхнул палатку, комья земли забарабанили по брезенту, но никто даже головы не поднял.

В наспех отрытых окопчиках рядом с польскими партизанами заняли оборону советские бронебойщики, выставив навстречу танкам длинные стволы противотанковых ружей.

Сержант Косых наводит ружье на надвигающийся танк. Пулеметы танка ударили по окопчику, и пули взбили фонтанчики земли, запорошившей глаза сержанту.

— Ничего… Сейчас…

Из другого окопчика грохнуло противотанковое ружье — и один из танков завертелся на месте с подбитой гусеницей.

— Браво! — крикнул поляк.

Косых протер наконец глаза.

— Сейчас наш выход. Так… — Он выстрелил, однако танк продолжал неумолимо надвигаться на окопчик…

Но вот за башней его взвился сначала едва приметный дымок, потом он стал черней и гуще, показалось пламя, и танк остановился. По танкистам, выбравшимся из люков, открыли из винтовок огонь партизаны…