— Заткнись, дура! — рассердился Бако-джан. — Если я растяпа, то иди сама и спрашивай!

— И пойду! — задорно сказала Зухра. — Я не такая трусливая, как вы! Я свое вырву даже из пасти дракона! Обманули мою чистую, невинную девочку да еще хитрят!

— А зачем тебе Фируза? Если ты хочешь узнать, кто этот негодяй, то лучше спроси у нее, у дочери спроси! Почему она молчит? Почему не называет имени? Если мне не хочет сказать, пусть тебе скажет!

— А мне она уже сказала, я знаю! — Зухра кинула на мужа победный взгляд.

— Кто же он, этот насильник? — забеспокоился Бако-джан. Халима, слушавшая разговор отца с мачехой, вдруг вскочила и испуганно посмотрела на Зухру.

Но та была невозмутима.

— Успокойся! — сказала она падчерице и, повернувшись к мужу, продолжала: — Если хотите узнать, кто этот безжалостный человек, то идите прямо на двор к назиру — он вам скажет.

— Назир? Какое отношение к этому имеет назир? — разволновался отец. — Если знаешь, скажи. При чем тут назир?

— Сказать вам? — спросила жена и продолжала уже по-узбекски, чтобы Халима не поняла: — Разве при девушке скажешь это? Назир-эфенди все знает, но мне не хотел сказать, только вам скажет… Дело обстоит хуже, чем вы думаете!

Кровь ударила в голову Бако-джана. Что может быть хуже? Эта женщина лжет или в самом деле произошло что-то ужасное?..

— Назир-эфенди, — спокойно говорила женщина, — даст вам и адрес доктора-женщины, вы пойдете за ней и приведете ее, пусть поможет избавиться от ребенка. Ведь если узнают, что Халима делает выкидыш, нам проходу не будет в квартале. Стыд и позор! А доктор, которую укажет назир-эфенди, — русская, уста ее закрыты, она никому не сможет рассказать.

— Ну и наградили! — воскликнул Бако-джан, не зная, что и сказать жене. — Что за дни нам посылает бог!

— Другого выхода нет! — решительно сказала жена. — Вставайте же и отправляйтесь. Действуйте. И не огорчайтесь так!

Как мог он не огорчаться?! Какому мусульманину приличны такие слова? Выбросить ребенка — это преступление, детоубийство. Случись это во времена эмира, всю семью закидали бы камнями… Нет, Бако-джан не может прямо смотреть людям в глаза, пока не узнает преступника. Он пойдет к назиру, тот скажет ему, кто это сделал, и Бако-джан отомстит.

Он вскочил на ноги и, не оглядываясь, выбежал из дому.

Низамиддин принял Бако-джана очень вежливо, с уважением, усадил его на мягкий кожаный диван.

— Добро пожаловать! — сказал он, садясь напротив него. — Надеюсь, вы здоровы?

— Благодарю вас, — ответил с трудом Бако-джан, едва подавляя в себе ярость.

— Однако, — сказал Низамиддин медленно, — я вижу, вы взволнованы, огорчены чем-то…

— Не спрашивайте, назир-эфенди, не спрашивайте! — отвечал Бако-джан. — Большое несчастье случилось, тяжелая гора свалилась на мою голову, раздавила меня… Я в отчаянии, положение мое безвыходное…

— Почему же? — сочувственно спросил Низамиддин. — Вы — храбрый, отважный мужчина, революционер, герой Красной Армии, вы не должны быть несчастны в нашу эпоху — и не будете никогда несчастным. Мы все, кто служит власти, ваши друзья и обязаны поддержать вас.