И действительно ушел за два года. Он был бригадиром строителей, ставивших стены нашего Шестого отделения, и это по его указаниям прогалы между кирпичом были засыпаны строительным мусором вместо керамзита — чему мы и были обязаны постоянной лужей, разливавшейся в холодное время под койками.

Еще через год Кулеша привезли опять, и снова освободили подозрительно быстро. Поговаривали, что родной брат Кулеша — какая-то партийная или милицейская шишка во Владивостоке, он его и вытаскивает.

В последний раз Кулеш очутился в СПБ летом 1981 года. Он ходил на швейку из Третьего отделения и уже, кажется, не испытывал удовольствия от пребывания в СПБ — однако, как и раньше, надеялся скоро выйти на свободу.

И вдруг Кулеш умер. У него была больная печень, отравленная нейролептиками, и в последнее время даже цвет лица был пожухлый, темный. После смерти «по секрету» медсестры рассказывали, что Кулеш якобы заболел желтухой, но это было очевидным враньем — тогда бы все Третье отделение посадили на карантин.

В конце концов выяснилась иная картина. Нашлись очевидцы, которые рассказали, что Кулеш долго жаловался на печень Гальцевой, она вызвала его на беседу, Кулеш в кабинете начал скандалить — и сразу оттуда его увели в камеру № 11 Первого отделения. Несмотря на то, что симптомы болезни печени были написаны на его лице, в Первом Кулеша чем-то сразу укололи, отчего к вечеру он умер — ну, или освободился.

По чистому совпадению буквально через пару дней после того, как исчез сохнувший гроб Кулеша, у стенки появился еще один.

Оказалось, в Седьмом отделении наелся стальной проволоки безродный и безвестный сумасшедший по кличке Кабарга. Проволоку он глотал, кажется, в третий раз, и всегда его отправляли в лагерную областную больницу на операцию. Однако в этом случае по неизвестным причинам — вероятно, уже просто махнули рукой — оставили умирать привязанным в строгой камере.

Вообще можно было заметить, что смерти, самоубийства и даже серьезные драки с членовредительством случались в СПБ в краткий период времени как будто парами. Медсестра Шестого отделения Ида Иосифовна, молодая симпатичная еврейка, пришла работать в СПБ из морга. Она объясняла то, что называют «законом парных случаев».

— Если привезли утопленника, то на неделе привезут еще одного, — спокойно рассказывала она.

— Если есть висельник, значит, ждем скоро второго.

Как и все медсестры, которые ранее не работали в психиатрических больницах и не служили в ГУЛАГе, Ида была невредной, относилась к зэкам как к пациентам обычной больницы, можно сказать, морга — ибо старалась не командовать и не вмешиваться ни во что. Иногда даже для поднятия настроения рассказывала что-то про покойников.

В начале января у стены стоял новый гроб. Однако, проходя мимо него, зэки только тыкали пальцем и отпускали хамские шуточки. Это был гроб, обитый кумачом с желтыми завитушками, и принадлежал он не кому иному, а самому «популярному» в СПБ персонажу — Павлу Ивановичу Рымарю. Неизвестно, с какой дури — ну, или можно легко догадаться, что по пьянке — Павел Иванович отправился куда-то на велосипеде в темноте по заснеженной улице и свалился под колеса грузовика. Там, в грязном снегу, и прервалась славная жизнь сталинского сокола и палача.