На санях, где близнецы выклянчили мне место с другими тяжелоранеными, меня начало жутко рвать, и, свесившись через их борт, я чуть не выблевал внутренности. Где-то по дороге, раскисшей и полузатопленной, я вновь очистил глаза от кровяной корки и разлепил веки. Сквозь ветви, ломая верхушки и нависая над всея Рдеей, несся витязь, а потом он спикировал, как хищная птица, и влетел внутрь меня, и обнялся там с немцем, тем самым, первым, и оба глядели на меня изнутри.

Солнца вспыхнули еще раз, и зрение вернулось, теперь я, наоборот, видел все так отчетливо, как не видел никогда. Наша телега переезжала глиняную реку, вода в ней была плотной и тяжелой и стремительно оборачивалась вокруг колес. Сверкая железными перьями, по реке шли вверх остромордые рыбы, они двигались косяками, небыстрыми, но неуклонными клиньями, беззвучно взрывая воду. Я видел, как блестели их круглые глаза, похожие на пуговицы. Река наполнялась ими, и даже кишела, и наконец вскипела, и вышла из берегов. Телега, однако, успела вынестись на сушу, и я потерял рыб из виду. Теперь мы двигались как бы по окружности, вдоль необъятного поля, возникшего среди рощи. Снежный покров уже сошел, и я видел землю. Вероятно, недавно здесь был жестокий бой, потому что земля пропиталась кровью и каждый комок чернозема был влажен и сочился чем-то густым. Вдалеке показались фигуры и быстро приблизились — это были женщины неопознаваемого рода, в набедренных повязках или, может быть, разорванных платьях. Они лежали в схватках и молча, будто с зашитым ртом, рожали тучных младенцев такого же цвета, как земля. Младенцы выходили из утробы не с черными сгустками, а обмазанные светлой артериальной кровью, и оставались лежать на земле, не крича и не двигаясь, но дыша. Матери же обращались в землю, и земля эта, все поле, шевелилась. И лес, и небо набухли, и даже облака отсвечивали чем-то красным. Взгляд мой сузился, будто я наблюдал за происходящим сквозь прорезь шлема и мог видеть только происходящее перед собой. Тускло засверкало оружие — полуголые воины бились на щербатых мечах: одна пара, вторая, третья, но поединки эти были странны и больше напоминали разделку тел — сильный воин расправлялся со слабым и раскраивал его плоть как портной холстину. Почва более не была насыщена кровью, под ногами у сражавшихся оказалась жидкая глина. Руки с напряженными мускулами, ноги с вздувшимися жилами падали в грязь как кегли, которые выбрасывал вверх жонглер и забывал ловить.

Все эти картины двигались передо мной, и я понял, что устаю. Мне стало трудно и жарко лежать, я попытался ворочаться, но из-за боли застыл, боясь двинуться. Мышцы ныли все сильнее, горячка подступала, и наконец мне стало ясно, что я приглашен для отчета перед кем-то самым важным, причем этот отчет будет односторонним, я должен признать вину по всем своим поступкам и желаниям, которые скрывал. Воины давно исчезли, и, покружившись в некоем вязком веществе, похожем на смолу, я вынырнул на свободу и оказался в пустынном храме. Камень его стен казался настолько древним, что я подумал, что провалился сквозь время. Я летел — нет, не из-под купола, потому что храм его не имел, он был очень высок, — я просто опускался на глубокое его дно очень медленно. В узкие оконные проемы заглядывало солнце, но его лучи не проникали вниз, где расползался сумрак. Мимо плыли сухие, шершавые и холодные стены, стыки гранитных глыб, из которых они были выложены, но, как я ни силился, не смог увидеть ни икон, ни подсвечников, ни утвари. Храм был совершенно пустынен. Неясно было также, чьего он бога, и более того, ощущалось как непререкаемое, очевидное знание, что бога здесь нет, но отчитываться перед некоей силой все равно придется. Я рассказывал, кажется, часами о своих ошибках, однако сколько стены храма ни плыли вниз, не достигали пола. Не знаю, сколько времени я провел в храме, потому что он существовал в некоем отдаленном месте, где всегда закат и безветрие, но несколько раз меня выбрасывало из него, и я вновь созерцал багровую землю, и растворяющихся в черноземе матерей, и молчащих младенцев с болтающимися пуповинами — но потом всегда возвращался и скользил вниз вдоль отвесов.