Нет ответа… нет ответа… а потом застенчиво: Темнота любит его. Он танцует с ней, как влюблённый, и луна поднимается над пурпурным холмом, а то, что было сладким, пахнет кислым. Пахнет как отрава.
Она повернула голову в другую сторону. И за пределами комнаты мотеля собаки (судя по всему, там собрались все грёбаные собаки Нашвилла) продолжали лаять, когда солнце опускалось в оранжевой августовской дымке, пробивая брешь для вступления ночи в свои права. В детстве мать сказала ей, что темноты нечего бояться, и она верила, что это правда. Темноту она всегда встречала весело, даже если ночь озаряли вспышки молний и раздирал гром. Если самая старшая её сестра, Анда, пряталась под одеяло, то маленькая Лизи сидела на кровати, сосала большой палец и требовала, чтобы кто-нибудь принёс фонарик и прочитал ей сказку. Однажды она поделилась этими воспоминаниями со Скоттом, а он взял её за руки и сказал: «Тогда ты будешь моим светом. Будь моим светом, Лизи». И она пыталась, но…
— Я блуждал в темноте, — пробормотала Лизи, сидя в его покинутых рабочих апартаментах с ежегодником «У-Тенн Нашвилл. Обзор событий 1988» в руках. — Ты так говорил, Скотт? Говорил, не правда ли?
— Я блуждал в темноте, и ты меня нашла. Ты меня спасла. Возможно, в Нашвилле так оно и было. Но не в конце.
— Ты всегда спасала меня, Лизи. Ты помнишь первую ночь, которую я провёл в твоей квартире?
Сидя на полу, теперь уже с книгой на коленях, Лизи улыбнулась. Разумеется, она помнила. И лучше всего — как перебрала мятной водки, отчего потом болел желудок. И у него сперва возникли проблемы с эрекцией (сначала член не вставал, потом не стоял), но в конце концов всё пришло в норму. Сначала она полагала, что причина в выпивке. И лишь потом он признался, что до неё у него ни с кем не получалось; она стала его первой, стала его единственной, и все истории, которые он рассказывал ей или кому-то ещё о его безумной юношеской сексуальной жизни, о связях, что с мужчинами, что с женщинами, были ложью. А Лизи? Лизи видела в нём незаконченный проект, над которым следовало поработать до того, как ложиться в постель. Настроить посудомоечную машину так, чтобы она не сильно шумела: поставить кастрюльку из жаропрочного стекла отмокать; отсасывать молодому модному писателю, пока его орган не станет упругим и крепким, как репка.
— Когда всё закончилось, и ты заснула, я лежал и слушал тиканье твоих часов на прикроватном столике, вой ветра за окном и понимал, что я действительно дома, что кровать, в которой рядом лежишь ты, и есть дом, и что-то, которое подбиралось всё ближе в темноте, внезапно ушло. Не могло оставаться. Его прогнали. Оно знало, как вернуться, я в этом уверен, но не могло оставаться, и вот тут я наконец-то смог заснуть. Моё сердце переполняла признательность. Я думаю, впервые я действительно испытывал признательность. Я лежал рядом с тобой, и слёзы скатывались с моих щёк на подушку. Я любил тебя тогда, и я люблю тебя теперь, и я любил тебя каждую секунду между тогда и теперь. И мне без разницы, понимаешь ли ты меня. Понимание сильно переоценивают, но никто в достаточной степени не чувствует себя в безопасности. А я никогда не забывал, какую ощутил безопасность, когда та тварь ушла из темноты.