– «…но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, независимо от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее – не только не бессмысленна, как была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!»

Маша закрыла книгу, спустилась вниз, умылась, почистила зубы, пожелала Настасье и Евгеше спокойной ночи.

Давно стемнело. Дождь барабанил по крыше, форточка поскрипывала от ветра, кружевная занавеска медленно поднималась и опускалась, будто дышала. Маша незаметно уснула.

Ей приснилась, что она идет по незнакомой улице, вдоль невысоких решетчатых заборов. За заборами дома, слишком маленькие для городских, но и не деревенские, каменные, в два-три этажа, очень аккуратные, серого, желтого, бежевого цвета. Нигде, никогда Маша не видела таких улиц и таких домов. Совсем незнакомый мир, может, вообще не на земле, а на другой планете. Освещение тревожное, зеленоватое, с огненным отливом. Не то чтобы страшно, а как-то не по себе.

Мимо сновали смутные фигуры. Маша разглядела высокую женщину в сером плаще, вроде бы красивую, но больше похожую на куклу, чем на человека. Лицо белое, как известка, глаза большие, круглые, ни белков, ни зрачков. Нечто гладкое, серебристое, будто вместо глазных яблок ртутные шарики.

Женщина-кукла остановилась возле одного из домов, открыла калитку. Перед крыльцом росли темно-зеленые кусты. Дорожка была усыпана алыми лепестками, словно обрызгана кровью. Поднялась на ступени, повернула дверную ручку. Маша знала: если кукла откроет дверь и войдет в дом, случится что-то кошмарное, непоправимое. Дверь дрожала, кукла размеренно и мощно била по ней кулаком. Маша вскрикнула, проснулась, включила свет.

Снаружи разыгралась настоящая буря. Ветер выл, занавеска взлетала до потолка. Окно распахнулось, с подоконника капало. Маша встала и сморщилась от внезапной тянущей боли в пояснице. Взглянула на часы. Половина второго.

Она закрыла окно, погасила свет, забилась под одеяло, но только стала засыпать, боль вернулась.

– Нет, пожалуйста, не сейчас!

Опять приступ боли.

– Что я за дура? – Маша всхлипнула. – Конечно, надо было поехать с мамой… Ой, господи, как больно!

Она опять включила свет, дрожащими руками натянула платье, закуталась в шаль, осторожно, медленно держась за перила, стала спускаться по лестнице. Боль заставила ее сесть на ступеньку и замереть, пережидая, когда немного отпустит.

Сквозь шум дождя и вой ветра прорезался звук мотора. Через пару минут на крыльце застучали шаги. Илья вошел на веранду.

– Илюша… – Она попыталась встать и застонала.

– Что, уже? – Он опустился перед ней на корточки.

– Мг-м… Каждые пять минут схватки.

В машине она никак не могла удобно устроиться на заднем сиденье, пробовала лечь на спину, подогнув ноги, сжимала кулаки, впивалась ногтями в ладони, кусала губы и пальцы, чтобы не заорать. Дождь хлестал в стекло, дорога была мокрой и скользкой. Илья боялся прибавить скорость. Казалось, никогда не доедут. В голове пульсировало: «Так не бывает! За что мне эта пытка?»

В короткие промежутки между схватками она вглядывалась в окно, ничего не видела сквозь пелену дождя. Наконец замаячили городские огни. Мелькнул темный силуэт «Рабочего и колхозницы». Значит, уже скоро.