На плазме возникло изображение – цветное отсканированное фото из старого ОРД.

Плотина над какой-то запрудой.

– Что еще есть? Труп не нужен, только панорама местности, – попросил Гущин оперативника за ноутбуком, выводившего изображение на экран.

Снимок крыши сквозь деревья. Потом снимок деревянной торговой палатки синего цвета с надписью «Молоко». За ним возник снимок узкого шоссе – бетонки, по обочинам заросшей кустами. Еще один снимок – забор каменный, покрытый гнойно-розовой штукатуркой с колючей проволокой поверху.

– Так крупнее, есть фото ворот? – Гущин подался вперед.

Возник еще один снимок – то же место, тот же забор с проволокой, только перспектива иная. Над забором виднелись верхушки елей и крыша – судя по высоте, особняк примерно в три этажа.

– А ворота?

– Больше снимков прилегающей местности нет, только фотографии места происшествия.

– Тогда делайте крупнее. Еще, еще… Вот тут у нас машины у забора припаркованы. Вот этот фрагмент максимально укрупнить – и в работу.

– Вообще, конечно, интересное сочетание названий в вашем списке, – сказал Жужин. – И все связано с радиацией. А у нас про Чернобыль речь. Из этой конторы звонили в приемную семью ребенка, интересовались анализами. А чем номера машин припаркованных помогут? Столько времени прошло ведь.

– Все равно проверим, кому машины принадлежали, кто туда ездил. Это снимки девяностого года, шарашка еще существовала. Может, всплывут фамилии сотрудников. Конечно, это долгий путь – придется запрашивать банк данных ГИБДД – архив картотеки, а это сведения двадцатилетней давности, тогда еще без компьютеров картотеку шлепали. Но все равно проверим. Через Академию радиационной защиты и НИИ радиационной медицины тоже сделаем запросы, но на ответы столько времени уйдет… В контору сделаем пару звонков, может, и с Лубянки что капнет, только на это надежды мало.

– А что это нам все даст? – Жужин сделал нетерпеливый жест. – Мне ведь либо обвинение предъявлять, либо… вы сами знаете.

– Когда занимаешься сыском, сынок, – снисходительно заметил Гущин, – наперед ничего знать нельзя. Считай, что мы делаем все возможное – ради НЕЕ, как ты тут недавно высказался. Ради Марии и этих двоих бедняг – Вероники и Сергея из Воронежа.

Катя снова хотела было сказать полковнику: а не худо вам самому поглядеть на Новый Иордан, вас там заждались. Но она промолчала.

Гущин ведь просил ее ОБ ЭТОМ держать язык за зубами.

Дождь вылился на город до последней капли, выжимая тучи досуха, рассеялся мокрой пылью по крышам, деревьям, тротуарам.

И все этой ночью – отмытое, чистое – сияло новизной и свежестью. Никакой грозы, никакого грома, лишь где-то там сверкали зарницы.

Катя, вернувшись домой в свою квартиру на Фрунзенской набережной, долго не могла уснуть – лежала, ворочалась в постели. Когда дождь прошел, она открыла балкон, смотрящий прямо на Москву-реку, раздвинула шторы.

Зарницы вспыхивали и гасли. Словно где-то работал мощный пульсар, сеявший сполохи на небе, словно там что-то тлело и чадило – неугасимо. Угли забытого костра.

Угли костра, зажженного в Ордынском лесу.