Машины свернули на улицу Тельмана, пересекли улицу Либкнехта и по темной улице Седина стали спускаться к набережной Кубани. Читая уличные таблички – проспект Дзержинского, улица Калинина, проспект Ворошилова, – Александра отметила, что ни одно название улицы не изменилось с советских времен, и даже этим Краснодар демонстрировал ностальгию по временам легендарного чекиста, всесоюзного старосты и первого красного маршала.
Зато на набережной они подъехали к пристани, где сиял огнями трехпалубный речной теплоход «Андрей Сахаров». Тут у трапа стоял молодой, не старше тридцати пяти, коренастый грузин в мягком пиджаке от «Версачи», надетом на майку «Калвин Кляйн». Крупное холеное лицо, искривленный нос боксера, перстни на пальцах.
– Важа Гриладзе, – представлялся он каждому из гостей. – Прошу на корабль. Немножко перекусить с дороги. Очень прошу.
Через час оказалось, что такого пира под скромным названием «Немножко перекусить с дороги», какой Важа Гриладзе закатил для них в кают-компании теплохода, ни Александра, ни Патрик Браун, ни остальные гости не видели в своей жизни. Выяснилось, что в тихом и внешне сонном Краснодаре есть все: нежнейшие речные раки Кубани, армянская форель, астраханская икра, грузинская баранина, подмосковные грибы и сибирская медвежатина. Свежайшие овощи и фрукты, кавказские вина и французские коньяки, немецкое пиво и финская водка. А также – звонкоголосые цыгане с бубнами и плясками, танцевальный ансамбль «Кубанские казачки» и даже заезжий столичный тенор с малиновым голосом. И конечно, настойчивое грузинское ухажерство. Только к пяти утра, когда пир заканчивался протяжными грузинскими песнями, Александре удалось улизнуть в свою каюту, закрыть дверь на щеколду, погасить свет и не отвечать на вкрадчивые стуки ухажеров до тех пор, пока они не решили, что она ночует у кого-то из своих москвичей или «у этого негра, наверное»…
А она лежала на узкой койке в темном алькове двухместной каюты и думала о странном повороте своей судьбы после гибели мужа. Она прожила с ним целую вечность – с семнадцати лет. Это был студенческий брак, а еще точнее, абитуриентский, поскольку они познакомились на вступительных экзаменах в Иняз. Костя, сын профессора-вирусолога Каневского и сбежавшей за рубеж балерины Пурыгиной, уже тогда знал три европейских языка, а в Инязе взял еще четыре. Но в конце восьмидесятых, как раз к моменту окончания ими Иняза, все их сверстники ринулись в предпринимательство, забросив к чертям собачьим свои вузовские дипломы не только Иняза, но и куда более престижных вузов – МАИ, МГУ, МВТУ, Политеха и прочих. Все стали работать по двадцать часов в сутки, не гнушаясь ничем – даже торговлей цветами и видеокассетами на улицах. И за пару лет либо перестреляли друг друга, либо создали свои финансовые империи. Но Костя не хотел ни работать по двадцать часов в сутки, ни стрелять в конкурентов. Он был сибарит советского разлива, он готовил себя к тихой кулуарной карьере кремлевского переводчика или дипломата. Но никто не нуждался в его блестящем английском и уж тем более – в его изысканном фарси, латыни и древнегреческом. А денег ему хотелось не меньше, чем всем остальным. И тогда он стал приторговывать информацией. Она догадывалась об этом, скандалила, но он говорил, что это временно, что информация в конце концов это тоже товар и что как только он сбросит за бугор хотя бы три сотни тысяч долларов, они вообще уедут из России.