Убоповцы немного растерянно переглянулись, а потом Топорков ответил за всех:

– Нет его. Свалил, – и потрогал свой распухший нос.

Паша добавил:

– Найдем. Куда ему деться?

Один Лютый ничего не сказал. Он сидел, глядя в пол, и Голицын подумал, что Лютому, как наиболее опытному из этой тройки убоповцев, больше всех обидно за допущенную промашку и что он не разделяет Пашиной уверенности в скорой поимке беглеца.

Чтобы поддержать ребят, Голицын еще раз похвалил результат:

– Все равно здорово. Это ж состав на Кальяна. Перехитрил сам себя, сука…

Похвала была прервана появлением еще трех человек. С мрачными лицами вошли Громов, Ткачев и комитетчик по фамилии Саблин – Голицыну как-то пришлось с ним работать по одному делу, и у него осталось о подполковнике двойственное впечатление. Все бы ничего, но уж очень сильно много Саблин переживал о карьере.

– Извините, что врываемся, – сказал Громов, – но время не ждет.

– У нас есть новости, – Голицын протянул Громову признание Прапора.

– У нас тоже, – сказал начальник УУР, принимая от следователя бумагу.

Прочитав ее, он взорвался. Поскольку Паша оказался к нему ближе всех, ему и досталось больше других.

В такой ярости никому из присутствующих видеть Громова не приходилось. Он редко повышал голос, а тут буквально взревел, потрясая бумагой, для получения которой убоповцами было потрачено столько усилий.

– Вы что наделали, идиоты хреновы? Вам кто разрешил к потерпевшему ехать? Вы мозгами думать умеете?

Ошарашенный его напором, Паша попятился.

– Что случилось, Юрий Сергеевич? – перебил Громова Юра Голицын.

– Что случилось – то случилось, – Громов с такой ненавистью посмотрел на признанку Прапора, что мог бы взглядом прожечь дырки в бумаге.

– Позвольте, я объясню, – подчеркнуто спокойно предложил Саблин. – Час назад в Гатчине обнаружен труп вашего потерпевшего. В петле. В предсмертной записке он просит винить в своей смерти сотрудников УБОПа, которые угрозами и побоями заставили его оговорить честного человека.

– Кальяна? – уточнил Паша.

– Прахова Федора Аркадьевича, – заложив руки за спину и чуть выпятив подбородок, поправил Саблин.

Забрав убоповцев, Громов уехал. Ткачев и Саблин остались. Голицын сидел за столом, Ткачев стоял рядом с ним, а Саблин, продолжая все так же держать руки заложенными за спиной, прохаживался по тесному кабинету от двери к окну и обратно.

– Все зашло слишком далеко, – говорил он. – Вчерашняя либеральность вызвала гибель потерпевшего. И теперь совершенно очевидно, что пока папаша с сынком на свободе, мы не можем быть уверены в безопасности жены погибшего. Надо принимать жесткие меры. В конце концов, у меня тоже есть руководство, и оно ждет результатов.

– Осталось сказать Арнаутовым, что они просто результаты работы. Точнее, отработанный материал. – Устало заметил Голицын.

– Каждый охотник – дичь на чьей-то охоте.

– Не люблю цинизма в отношении коллег.

Саблин пожал плечами:

– Не понимаю, почему вы еще здесь работаете.

– Потому что, – огрызнулся Голицын, глядя в лежащее перед ним признание Прапора и думая, что вместо того, чтобы сделать как надо, он поступит по совести.