Но так ли все было?

Неужели он и вправду пригнулся, чтобы пуля не попала в него? Ответа на этот вопрос он не знал. Вряд ли это его «воспоминание» отражает реальную картину, но… Оглядываясь назад и стараясь быть объективным, он понял, что ничего такого не видел, что благодаря чувству вины, помноженному на время, сохранившаяся в памяти реальная картина сменилась совсем другой, которая теперь станет вечно мучить его.

Мог он предпринять что-то еще? Мог ли закрыть ее от пули своим телом?

Может быть.

В глубине души он сознавал, что эта мысль несправедлива. Все случилось очень быстро. Реагировать просто не было времени. Но что сейчас думать, реальность от этого не меняется. Он должен был что-то предпринять. Оттолкнуть Ингрид в сторону. Сделать прыжок и заслонить ее собой.

«Ты должен был ее защитить…»

Он зашел в корпус Шовлин и на лифте поднялся на одиннадцатый этаж. Дежурный администратор проводил его по коридору к лаборатории. Лаборант по имени Рэнди Спрэтт приветствовал его рукопожатием; рука его была затянута в латексную перчатку.

– Не понимаю, почему нельзя это сделать в установленном порядке, – сердито проговорил Спрэтт.

Саймон открыл рюкзак и вручил ему три пластиковых пакета с зубными щетками. Сначала он собирался принести только щетку Пейдж, но по ходу дела решил, что, если уж пошел по этой темной и грязной дорожке, надо пройти по ней до конца.

– Я хочу знать, настоящий я отец им или нет, – сказал Саймон и ткнул пальцем в желтую щетку Пейдж. – И вот это прошу сделать в первую очередь.

Саймону, конечно, самому все это было противно. Дело не в том, что я не доверяю, говорил себе он. Для меня главное – убедиться и успокоиться.

Но с другой стороны, Саймон также понимал, что тут могло быть вполне разумное объяснение.

Впрочем, это не важно.

– Вы говорили, что можно ускорить, – сказал Саймон.

– Три дня, – кивнул Спрэтт.

– Не пойдет.

– Простите?

Саймон полез в рюкзак и достал пачку денег.

– Не понимаю.

– Здесь десять тысяч долларов наличными. Подготовьте результаты к концу дня, и я дам вам еще десять.

Истинный умирал.

По крайней мере, так казалось Эшу, стоявшему в изножье его кровати.

По обе стороны перед кроватью стояли сыновья Каспера Вартаджа, два стража, скорбно застывших в почетном карауле у смертного одра своего доживающего последние дни отца. Почти физически ощущались волны исходящего от них горя. Их настоящих имен Эш не знал – возможно, они не были известны вообще никому, – он не помнил также, кто из них Визитер, а кто Волонтер.

Рядом с Эшем, сложив руки и опустив глаза долу, стояла Ди Ди; казалось, она молится. Двое братьев делали то же самое. В углу маячили две женщины в серой униформе и тихонько всхлипывали в унисон, словно им велели озвучить всю эту сцену.

Один только Истинный, не мигая, смотрел в потолок. Он лежал посередине кровати; его обрядили в белоснежный балахон, нечто вроде туники. Длинные седые волосы, длинная борода. Он был похож сейчас на Бога Отца, изображаемого на картинах художников эпохи Возрождения, например на панно «Сотворение мира» в Сикстинской капелле; эту картину Эш в первый раз увидел в книге из школьной библиотеки. Этот образ всегда его восхищал: даруя жизнь человечеству, Господь Бог касается рукой Адама так, словно жмет на выключатель.