— Хуже! В этот раз всё значительно хуже. Левашов поубивал наших охранников, выкрал Зотову и Андреева и увёз их в неизвестном направлении.

— Но как? Зачем? — только и смог сказать поражённый Николай Константинович.

— Да откуда мне знать?

Самойлов развёл руками, вздохнул, прошёлся несколько раз по кабинету от стены до стены, потом остановился в центре и сказал:

— Мне показалось, что ему не терпится с ними расправиться как можно скорее. Но я не предполагал, что ради этого он способен на такое. И охрана была надёжная, проверенная.

— Значит, не такая уж и надёжная, раз он её перебил, — возразил князь.

— Он убил Платона! А тот был уникальным специалистом!

— Да мне плевать, кого он убил! — вспылил Николай Константинович. — Если твои охранники допустили, что их убил какой-то мальчишка, значит, так им и надо!

Князь Седов-Белозерский подошёл вплотную к гостю и, глядя ему в лицо, сказал:

— Борис Афанасьевич, ты меня, конечно, извини, но это не просто провал операции. Это катастрофа! Но вот только как? Как такое, вообще, может происходить? В который раз тебе дети срывают сложнейшие операции! Дети!

— Левашову уже восемнадцать.

— А тебе сорок два!

Николай Константинович подошёл к бару, молча достал из него ещё одну стопку, поставил на стол рядом с первой и наполнил обе можжевеловой водкой. Содержимое одной сразу же выпил, вторую протянул графу Самойлову. Тот взял стопку и тоже выпил можжевеловку без промедления.

Какое-то время они молчали. Борис Афанасьевич ходил по кабинету, а Николай Константинович подошёл к окну и открыл одну из створок. Утренний свежий ветерок ворвался в помещение. Князь повернулся к гостю и спросил:

— Но почему ты решил рассказать об этом именно мне, а не магистру?

— Потому что ты мой друг, и мне нужна твоя помощь, — ответил граф.

— Я тебе не друг!

— Но я был приглашён на день рождения твоего старшего сына!

— Пять лет назад!

— Но всё же!

— Хорошо, но это сейчас не имеет никакого значения, — сказал князь, устав спорить. — Какую помощь ты хотел от меня получить?

— Я понимаю, что сорвал операцию. И я должен обо всём рассказать магистру и ордену. Но я хочу попробовать всё исправить.

— Ты не просто сорвал операцию, ты подставил под удар орден! — возразил Николай Константинович. — Это разные вещи. Тебя видели Андреев и Зотова?

— Врать не буду. Видели, — ответил Самойлов.

— Ты понимаешь, что если они дадут показания против тебя, да ещё если к ним добавятся показания Левашова, то это будет такой удар по ордену, что я не знаю, сможем ли мы его выдержать.

— Я знаю. Но ордену ничего не грозит. У меня есть проработанная легенда — я действовал как частное лицо в интересах бизнеса нашего рода.

— Борис Афанасьевич, не хочу тебя расстраивать, но ребята из КФБ умеют допрашивать.

— Меня не успеют допросить. Я покину этот мир до допроса. Можешь быть спокоен, я не позволю поставить под удар орден и наше дело.

— Очень на это надеюсь, но всё ещё не понимаю, чем я могу тебе помочь?

— Сейчас объясню. Я очень хочу всё исправить, но случиться может всякое. Если у меня не получится, и я погибну… — граф сделал паузу, ему было трудно говорить. — В общем, я хочу, чтобы в этом случае ты обо всём рассказал ордену. Рассказал о моей оплошности и том, что я пытался всё исправить. Неизвестно ведь, при каких обстоятельствах я могу погибнуть, и как это будет выглядеть со стороны. Но нет ничего страшнее, если орден решит, что я оказался предателем и специально всё испортил.