Воины, собравшиеся под кафизмой, чтоб участвовать в состязаниях, весело хохотали. Исток не смеялся. Губы его горели, хотя он не притронулся к вину. Его увлек ипподром. Он видел Управду, видел Феодору, блеск, роскошь, толпы дикарей и изнеженных ромеев. Он думал о своей силе, думал о своем народе и других народах, которых заковывает в цепи этот город. Его охватывал стыд при мысли, что такие государи одерживают верх над народами, что ими повелевает такой изнеженный город. И он поклялся Перуном, что, если останется жив, Византии никогда не заковать в цепи свободных славинов.
Долго играли трубы, прежде чем им удалось заглушить гомон и крик на ипподроме. Юстиниан возвращался со своей свитой. Победительнице Феодоре он вручил белый платок, которым она должна была возвестить о начале состязания. В распоряжение лучников предоставили коней из императорских конюшен. Один за другим мчались воины мимо шеста, целясь в ястреба, стрелы пробивали пурпурный кров, птица продолжала неподвижным взглядом смотреть на стрелков и воинов. Ястреб вытягивал шею, взмахивал крыльями, иногда уклонялся от ловко пущенной стрелы и оставался невредимым.
Зрители смеялись, стрелков осыпали насмешками, над ними издевались, швыряли в них финики, апельсины, словом, забавлялись так, словно на арене уже были мимы.
- Последним! - снова передал Эпафродит Истоку через Мельхиора. Исток пусть идет последним!
Ряды соревнующихся поредели. Многие отступились и ушли, особенно те, что были в роскошных доспехах палатинской гвардии. Испугались насмешек.
Только Асбад держался. Он изо всех сил старался сохранить спокойствие и думал об Ирине, которую любил страстно. Сегодня он преподнесет венок победителя. В это он верил твердо. Много раз смотрел он на кафизму, но Ирины не видел. Она сидела в укромном уголке, не смеялась, не смотрела на арену. Сердцем она была перед алтарем и молила Христа смилостивиться над ней и сделать так, чтоб Асбад не победил.
Осталось всего несколько человек. Больше Асбад не мог терпеть. Пора! Он взял три стрелы, лук и вскочил на объезженного им коня. Долгими неделями он упражнялся на нем.
Когда Асбад появился перед кафизмой, воцарилась тишина. На него и против него было поставлено много денег. Он медленно проехал вдоль спины, раскланиваясь налево и направо, поклонился и кафизме, еще раз тщетно поискал глазами Ирину и помчался. Полетела первая стрела - ястреб сердито заклекотал. Всадник сделал другой заезд - стрела прозвенела над самой головой ястреба, - ипподром бурно приветствовал успех. И в третий раз повернул Асбад коня. Сердце его колотилось, рука дрожала. Он собрал все силы, чтоб успокоиться. Губы его шептали имя Ирины. Снова натянулась и зазвенела тетива, стрела пошла точно, но в тот же миг ястреб, взмахнув крыльями, отскочил на длину цепочки, стрела коснулась лишь крыла и выбила из него перо, которое кружась, медленно полетело на песок. И снова будто вихрь прошел по ипподрому. Зрители разделились на два лагеря: одни кричали, что Асбад попал, другие это оспаривали: он, мол, лишь вышиб перо, а ястреб сидит себе и сердито на него смотрит. Те, кто ставил на Асбада, считали, что они выиграли; те, кто ставил против, - отрицали его победу. Поднялся невообразимый шум, еще немного - и ипподром превратился бы в поле битвы, и кровь оросила бы землю, но тут вмешался Управда. Как судья и главный арбитр, он рассудил: